Она вернулась во дворец одна.
— Где сестра?
— Вот в толпе потеряла.
Ну, во дворце много беспокоитьса не стали: появилас барышня, потом потеряласа. Эту барышню привезли на корапь. Матросы подняли параходный трап, она в другом кустюме, так и не узнали. Дядя сам не узнал; думал, што покупательница.
— Чем могу служить?
— Да што ты, дядя, не узнал што ли?
— Ох, это ты, Ваня! Ну што, как?
Ваня все рассказал. Они корапь испорожнили, приготовили для сундука.
Ваня ездит на гору, поджидает сундук. На пятой день видит: на четверке лошадей громадной сундук везут.
— С чем он?
— Да и сами не знаем, велено продать за пять тысяч.
Он не торгуясь купил.
Все это было сделано скоро.
Но вот беда: дядя опасно заболел. Ваня ево любил, как отца. Везти дядю нельзя, надо с ним остатьса.
— Капитан, вези сундук.
А тут поиски: императорска дочь пропала.
Капитан и повез сундук. Видит обстановка не та, дом казенной.
— Кто здесь живет?
— Здесь живет полицмейстер.
— Што же этот дом под постой отдан?
— Нет, это дом полицмейстера.
— А где есь прежняя хозейка этого дома?
— Она живет там-то.
Обсказали улицу, номер дома.
Капитан видит дом маленькой, деревянной. Расспросил купеческую вдову, как это вышло. Она рассказала.
Полицмейстер заявил: «Ну вот што, хозейка: твой сын заграницей пропадает, ты в престарелых годах, не имеешь права владеть таким домом». И выселил меня. Я подавала просьбу к губернатору, не обратили внимания, а к императору не смела.
Внесли сундук с трудом, так што пришлось стену ломать. Сундук проночевал, день стоит. У ней только и прислуги одна кухарка. Ушли они обе к обедни, императорска дочь и вышла из сундука. Огляделась.
— Как он обманул меня жестоко! Говорил дом каменной, большой, а у нево малой, деревянной.
Купеческа вдова вернулась, видит девица под окном.
— Дитятко, кто ты такая?
— Я, голубушка, из заграницы. А вы мать такому-то?
— Да, я мать.
— А я ему невеста.
И все рассказала. Только, говорит, омманул он меня жестоко: говорил, што дом каменной, а он маленькой, деревянной.
— Дитятко, он вас не омманул.
И рассказала, как полицмейстер дом у ней отобрал.
— В таком случае пошлите за извошшиком.
А там извошшиков масса, сейчас же нашли.
Она надела нарядное платье и поехала.
Полицмейстеру докладывают. Он вышел, раскланялса.
— Што вам угодно?
— А мне то угодно: очистить дом к трем часам.
Полицмейстер озяб. Видит дама нарядная, говорит категорически, с ней не много поспоришь. На каком, говорит, основании…
— На том основании, што я ему жена и этот дом мой.
Полицмейстер дом очистил к трем часам. Вот она переехала со своей маменькой.
Ваня пишет: «Дрожайшая моя невеста, дяде стало лучше, но ехать еще опасно…»
Она отвечает. И вот она с каждой почтой переписку имеет с Ваней.
Вот однажды встала рано и села у окошка. А было жарко. Она вместо веера платком носовым махнула на себя раза два, а в это время офицер вел караул на гаубвахту. Он видит, прекрасная дама в окошко платком махнула: он и подумал, што ему махнула. Привел караул на гаубвахту, просит товаришша еще остатьса:
«Меня, говорит, пригласила прекрасная дама: платочном махнула».
Офицер товаришш согласилса. Он пришел к дому, дал звонок, выходит камердинер.
— Вам кого угодно?
— Хозейку.
— Молодую или старую?
— Разумеется, молодую.
Она вышла в прихожую. Офицер раскланелса.
— Што вам угодно?
— Изволили махнуть. Зачем вы меня звали?
— Как вы жестоко ошиблис. Я махнула на себя воздух, а не вас.
И крикнула лакею:
— Позовите кучера Петрушку, да повара Андрюшку, проводите ево нечестно; как он незванной пришел.
Те пришли, да и поворотили ево, этово офицера, выпроводили нечестно: по шее просто. Он пошел, сам сердитой, переменной.
— Надо итти на гаубвахту; служба-матка.
Коhда сменялса, товаришш расспрашивал, у какой дамы был, весело ли время провел. Ему еще досадней. И стал думать, как бы отомстить этой даме, и хто она такая. Вот думал он, што одна бедна старушка ходит в этот дом, она все знает. Он к этой старушки обратилса.
— Вот, бабушка, дам тебе десять рублей, только все расскажи про нее.
Та рассказала: «Она невеста, жених за границей, она живет у ево матери, пишет письма ему и ответы получает».
— Укради ейно письмо и пошли мне. Знать я тебе еще десять рублей дам. Можешь это сделать?
— Могу.
Старуха и стала следить. Она к ним каждой день ходила, они ей очень любили. Тут случилось, невеста написала и положила на комод письмо не запечатано.
— Што мама (она ей мамой уж называла), запечатать письмо, или еще писать будем?
Мать тоже грамотна была.
— Не запечатывай, говорит, завтра што-нибудь еще, может быть, придумаем.
Старушка это письмо свиснула, да к офицеру. Он был голова грамотная. Ему потчерк, шрифт надо было знать. Он и написал под шрифт старухи: «Сын мой любезной! Твоя невеста сперва вела себя хорошо, а теперь каждую ночь у ей гости. Убери ее, не могу жить с такой развратной. Любящая тебя мать». Офицер это письмо вложил и велел старухи на место положить. Те и не заметили. Они ничево не придумали написать, письмо не просмотрели, запечатали и послали.
Ваня письмо получил, прочитал, побледнел.
Дядя спрашивает: «Што, мама умерла?»
— Нет, мама жива, невеста изменила.
Дядя не верит, а он верит. Сейчас нанел лехковова, не жалел денег, сухим путем поехал. Уж он катил, катил…
Приехал ночью. Говорит извошшику:
— Подожди меня, я схожу в этот дом.
Не стучал, пошол (ему уж все запоры известны) и внутрь дома зашел. В спальну. Она спит, как ангел одна.
— А! сегодня нет гостей! Вчера, видно, были.
Ево чорт подживляет: убей!
Выхватил саблю и по животу! Пополам рассек.
— Я теперь убийца! Надо преступление скрывать.
Взял одной рукой за шею, другой за поджилки, вынес на извошшика.
— Гони!
Извошшик ахнул.
— Што ты, барин-седок, поделал?
Сам гонит за город.
Тут ряд помойных ям. Ваня взял ее, вынел и тут бросил. Сам до первой станции доехал, извошшика отпустил, взял другово. Извошшик прямо к реки, да вымыл коляску. Так извошшик в свою дорогу, он в свою. Но пусть они едут.
Посмотрим, што случилось с трупом.
Один знаменитой дохтор возвращался с мызы домой мимо помойных ям и услыхал стон. Говорит кучеру (он ехал на кабриолете):
— Слышишь?
— Слыхал, будто человек простонал на помойной яме.
Стали искать. Ничево не видно. В одну загленули, в другую, в третью взглянет, а как светать стало,
