– Как же ты выжил?
– Я стартовал в большое тело. Это был мой первый старт, к счастью, не горячий. Когда я вернулся, яд выжгло дотла. С тех пор никаких змей, Вьяса-джи. Ни в левой руке, ни в правой.
– Ты его просто не видишь.
– А ты видишь?
– Разумеется. Если ты страшен в схватке, значит, змей гнева здесь. Помни: ноготь, волос, частица. Если в тебе есть капля божества, я вижу в капле океан. Рудра Адинатх, Благой Владыка, знает восемьдесят четыре тысячи разнообразных асан. Восемьдесят четыре асаны даны Адинатхом обычным людям. Я знаю триста десять. Если я узнаю восемьдесят четыре тысячи, меня разорвёт. Я – кружка, Адинатх – река. Но это не причина отказаться от стремления узнать больше. Триста десять? Я хочу освоить триста одиннадцатую. Триста двенадцатую. А ты не хочешь?
Кешаб Чайтанья захохотал. Он смеялся долго, взахлеб, по-детски. Фыркал, всхлипывал, утирал слёзы.
– Всё-таки диспут, – отсмеявшись, выдохнул он. – Ты отменный охотник, Вьяса-джи. Так или иначе, я угодил в твою ловушку. Зайди я на шаг дальше, и мне конец. Я уверую, я приму себя как аватару. Воздвигну себе храм и стану поклоняться.
Внезапно он стал серьёзен:
– Генерал Бхимасена – мой двоюродный брат. Я в курсе ларгитасского запроса об антисе-убийце. В курсе ещё и потому, что аналогичный запрос пришёл в Совет антисов. Ты уверен, что это ребёнок?
– Я предполагаю, – уклончиво ответил гуру.
– Что ты ещё предполагаешь?
– Что ты на грани безумия. Ты приходишь ко мне, смеёшься, предлагаешь сбегать за минералкой, но ты стоишь на краю пропасти. Если это антис-убийца, твой долг – покончить с ним без промедления. Если это ребёнок, твой долг – спасти его. Если антис-убийца – брамайн, твой долг – покончить с ним без участия антисов-инорасцев. Если антис-ребёнок – брамайн, твой долг – вернуть его на родину живым и невредимым. Теперь сводим противоречие воедино, как бомбу и взрыватель: если этот антис – ребёнок, но ребёнок-убийца, и к тому же брамайн…
– Замолчи!
Кожа Кешаба стала цвета пепла. Руки, лежащие на бёдрах, затряслись. Казалось, антис прямо сейчас стартует на орбиту в большом теле, и этот старт, вне сомнений, будет горячим. Гора? Река? Гуру? Всё сгорит дотла, как змеиный яд в жилах Злюки Кешаба.
– Молчу, – выждав паузу, кивнул гуру. – Что бы я ни сказал, это твоя пропасть, тебе и прыгать. Зачем ты пришёл ко мне? Серьги, диспут, вопросы веры – ничего этого тебе не нужно. Тогда зачем?!
– Не знаю, – прошептал Кешаб. Пальцами он зарылся в собственные волосы, словно хотел вырвать их с корнем. – Мне больше некуда идти. Я хватаюсь за соломинку. Я говорил с нашими, у них то же самое. Мы боимся выйти в космос, потому что там не место для колебаний. Там место для действия, и нам страшно, гуру.
– Не называй меня так, – напомнил Горакша-натх. – И приходи без стеснения, когда сочтёшь нужным.
Внизу текла река, не вмещающаяся в кружку.
V– Вот же ж блин! – в десятый, наверное, раз воскликнул Трепач.
И добавил со слезой в голосе:
– Но ведь блин же?
Вопрос был риторический. В переводе на общедоступный это значило: «На кой чёрт она им сдалась?!» Ответ – тоже риторический – был Трепачу известен до последней буквы: «Не наше дело. Приказ есть приказ». В переводе на общедоступный это звучало так: «Ну, блин.»
Франт пожал плечами. Это значило «Ну, блин» на языке жестов.
– Блин блинский!
Просто ждать и молчать было выше сил Трепача, за что Ханс Мадсен и получил свою оперативную кличку. Казалось бы, словесный понос – сигнал о профнепригодности для полевого агента. Ага, это смотря чем заниматься. Если в засаде сидеть – тогда да. А если информацию по барам выцарапывать, в доверие втираться – совсем даже наоборот.
Кто заподозрит в болтуне шпиона?
Франт, напарник Трепача, не ответил. Франт был занят уймой важных дел: он подпирал стену, дымил сигаретой, сдвигал шляпу попеременно на лоб и затылок, а также выщелкивал пальцами ритм шлягера «Никто не вечен» – хита нынешнего сезона на Хиззаце. Между делом Франт наблюдал за улицей сквозь ультрамодные солнцезащитные очки «Драгонфлай». Очки не только скрывали добрую половину лица Франта, сверкая на ярком хиззацском солнышке мириадами радужных бликов-фасеток. Они таили в себе уйму дополнительных функций, и минимум три из них Франт сейчас использовал по назначению.
– Я другого не пойму, – игра в молчанку надоела Франту, чему Трепач был несказанно рад. – Зачем надо было пасти эту козу столько времени? Тоже мне, фифа! Когда приходит, когда уходит, сколько зарабатывает, нет ли в доме посторонних… Паук целую сеть сплёл! Как на резидента охотится. А делов-то? Подвалили на хату…
– Ага!
– …объяснили ситуацию…
– Угу!
– …деньжат предложили…
– Ого-го!
– И коза наша с потрохами.
– С рожками? С ножками?
– С хвостиком. Знаю я таких. Бегом побежит, только направление укажи!
– Бегом? Шутишь, напарник?
Трепач ликовал. Волей случая Франт затронул тему, по которой Трепач мог его просветить в своё удовольствие.
– Я справочки навел. Во-первых, наши горлохваты её искать замаялись. До Хиззаца отследили, и как в воду канула. Ни лицензии, ни регистрации, работает на леваках. Вот Паука и прислали. Во-вторых, на неё уже выходили. Года три назад, а может, все четыре…
Он взял театральную паузу, дожидаясь реакции напарника. На паузы Трепач был мастак, они клещами тянули из собеседника наводящие вопросы.
– И что?
– Мутное дело, приятель, мутное и паршивое. Явились к ней двое, вроде нас с тобой. То да сё, слово за слово, тут её хахаль заявился. Драться полез, гадюка. Ну и бомбануло в итоге.
– Кого бомбануло? Хахаля? Козу?
– В целом бомбануло, по площадям. Плазменный фугас, что ли? Кто подложил, зачем – государственная тайна. Наших в пепел, хахаля тоже. Одна коза и выжила. Ты с этой козочкой держи ухо востро…
В ухе Трепача, словно подслушав последнюю реплику агента, щекотно завибрировал «слизняк». Формирование миниатюрной акуст-линзы всегда сопровождалось щекоткой.
– Внимание! Красотка на подходе, – шевельнулся в линзе вредный тенорок Паука. – Дистанция триста метров. Готовность номер один, раздолбаи! Не отсвечивать, в эфире без дела не звездеть. Трепач, тебя касается!
– Угу, – обиженно булькнул горлом Трепач. – А когда я звездел?
Второй «слизняк», прилепившийся к нёбу, улавливал не только шёпот, но и беззвучные вибрации голосовых связок.
Улочка текла волнами слепящего зноя. Стены из белого известняка, брусчатка, припорошенная меловой пылью – всё отражало лучи послеполуденного солнца, от которых зной плыл густым киселем. Глянцево-зелёная листва чахлых магнолий отбрасывала на тротуар скудную тень. Тень манила, издевалась – воспользоваться ею агенты не могли, деревья росли рядом с домом, где обитала Красотка. Ещё спугнёшь дуру! Полотняная кепка с длинным козырьком не спасала: глаза Трепача отчаянно слезились. Он с завистью покосился на Франта: надо было и себе очки взять.
Теперь поздно.
Словно вспышка, на фоне пылающей извёстки возникло пятно небесной голубизны. Женщина. Худощавая смуглянка в голубом сари. Красотка вывернула из-за угла, очертания брамайни колебались. Казалось, она плывёт сквозь горячее марево, искажавшее
