Сели мы в поезд и стали карабкаться по карнизу, прорубленному в скале, а тут же рядом совсем отвесный обрыв в такую пропасть, что от одного взгляда голова кружиться начинает. Что ни шаг, то проносились мы по мостикам, под которыми в темной глубине прыгают по камням и падают тоненькие водопады, точно длинные блестящие нити, мелькающие в зелени. Еще раз повторю: красиво, но недобрая это красота, и рад я был, когда проехали мы, наконец, Pico de Diablo и добрались до перевала. Тут уже можно было вздохнуть свободнее: дьявольский непроходимый лес остался позади, сменившись сплошной массой пальм, а здесь и их точно ножом обрезало… Как из-под земли, выросли колоннады араукарий и со стороны их повеяло сухим воздухом родимой пампы. Крупнее этот лес, чем здесь, но впечатление то же: гладкие, прямые, как стрела, стволы подымаются до 35 метров вверх, а тут уж полукруглые, поразительной правильности, сучья изгибаются красивыми дугами, так что все дерево напоминает собой какую-то гигантскую рюмку с изящной чашечкой на тоненькой и длинной ножке. Растут они не густо, друг другу не мешая, и только темно-зеленая, почти черная листва их, соприкасаясь, соединяет все деревья и точно плоскую крышу образует над безукоризненно правильной колоннадой. Много света, много воздуха, так как нет уже ни лиан, ни папоротников, а только свежая и нежная, как газон, травка, которая ничего не заслоняет и ничему не мешает. Вообще, хорошо!..
Вот в такой-то обстановке и добрались мы, наконец, до Коретибы.
Ничего особенного, разумеется, не оказалось… Самый обыкновенный южно-бразильский город: широкие немощеные улицы, пустыри, обнесенные деревянными заборами, а между ними кое-как выстроенные дома. Есть и большие, в два этажа, с огромным количеством окон, а чаще — маленькие, но все неизбежно белые и только двери да окна обведены разноцветными полосами, преимущественно — зелеными и желтыми[28]… Улицы все, конечно, выходят на выгоны, покрытые мелкой травой, на фоне которой рассыпаны букетами араукарии… Свободно — задыхаться не приходится!..
Без всяких затруднений добрались мы и до палаццо де Пирасикаба, — оказалось, тот же продолговатый кубик, ничем не отличающийся от своих соседей: стены сплошь выложены изразцами, а решетки окон и балконов усажены множеством стеклянных и золоченых шариков, — словно фонарики, сверкающие на солнце. Блеска много, глянцевито, точно окунули его в гумми, и он еще не высох. Постучались — ответа нет; толкнули дверь — не заперта… Вошли мы… Интересного тоже ничего не оказалось… Мебели в комнатах мало, а вся, какая есть, непременно из палисандрового дерева… Но старье ужасное!.. Покрыта лаком, а сверху — такой пылью, точно на нее никто не садился со времени рождения моего приятеля… Вот обои только… Вы ведь знаете, что бразилец прежде всего требует, чтобы они были ярки, светлы, чтоб золотились, серебрились и резали глаза, но это еще не все, — нужно, чтобы эти яркие цвета были скомбинированы самым невозможным образом. Так и тут: стены салона, что ли, так и слепили обоями яркозеленого цвета, с золотыми и желтыми разводами, — представляете, каково с непривычки смотреть на эту прелесть? Но для бразильца — верх совершенства, — безвкусно и патриотично, чего же больше?..
В доме никого не оказалось, и вот по полусгнившим ступенькам сошли мы в сад… Собственно, с Коретибы только и начинается садовая культура ваших, европейских фруктов, так что и этот запущенный сад походил на здешние, но только яблони и груши развивались, по-видимому, слабо благодаря глушившим их персикам. Это дерево достигает здесь размеров колоссальных, а количество плодов на нем положительно не поддается описанию. Мы теперь точно попали в какой-то лес или парк персиков и пробирались по нему не без труда, так как почва сплошь была покрыта упавшими плодами.
— Скажите, пожалуйста, Карлос, — обращаюсь к своему приятелю, — что ваш отец с ними делает?…
— Да как вам сказать: свиней вот кормит, — они у него тут в яме сидят, а так ничего…
Однако, поминутно спотыкаясь и раздвигая ветви, добрались мы, наконец, до небольшой прогалины, и вот тут-то имел я удовольствие в первый и последний раз увидеть графа де Пирасикаба… Представьте себе старикашку — сухого, бледного, в широком изношенном сюртуке, бывшем когда-то черным, а теперь какого-то пепельно-серого цвета. Из полного комплекта пуговиц уцелело только две-три, никак не больше; шляпа, покрывавшая клочки желтоватоседых волос, тоже напоминала о далеких и лучших временах. Старикашка обходил яблони, окружавшие прогалину, и, останавливаясь перед каждой, палкой проверял количество плодов, а затем заглядывал в какую-то тетрадку. Вдруг он остановился и дребезжащим голосом закричал:
— Себастьяно! Иди сюда, старый мул!..
На это вежливое приглашение раздвинулись кусты и из них показался другой старик, но уже совсем в лохмотьях, и поспешно заковылял к зовущему.
— Ты где же это был?.. Ну, теперь скажи мне: где вон там с яблони, что под № 32, где три яблока? Да вот с № 10 два?.. Куда девались? Признайся, проклятый негр, — съел или продал кому?..
— Что вы, хозяин?!.. Разве я смею?.. Да вот и счет мой… — и он вытянул откуда-то длинный стебель сахарного тростника, весь покрытый какими-то зарубками. — Вот, хозяин: на этой было 54 яблока, три упало — осталось 51…
Фазендадо заглянул в свою тетрадку.
— Так! — согласился он. — А где упавшие?..
Негр подал, и странный граф начал их внимательно рассматривать; потом разрезал яблоки пополам:
— Вот так-то лучше, чтоб не подменил. Возьми и снижи на шнурок, а потом повесь на солнце. А прежние-то у тебя целы, старый шакал, — ведь я им счет веду… Незаметно не украдешь…
— Все целы, хозяин, все!.. Как глаз их берегу!.. — отвечал негр с каким-то даже торжеством.
Старикашка развернул свою тетрадку и начал писать, бормоча:
— Снизано еще два яблока, т. е. четыре половинки. Хорошо!.. Ну, а теперь, с 10-го № где два яблока?
— Вот, хозяин… Тоже упало оно…
— Одно, а другое где?..
— Простите, хозяин: не досмотрел, а, может, оно и еще гнилей было, так, упав, и рассыпалось…
— Как?.. Пропало? Да что ты разорить меня хочешь?.. Лучше других, должно быть, оказалось, так ты его и продал. Гляди, Себастьяо! Понравится свои деньжонки иметь, так, чего доброго, ты и дальше пустишься, — сегодня яблоко, а завтра мой сундук!..
— Помилуйте, хозяин! В мои ли годы за дрянное яблоко душу продавать?..
