Пять минут спустя Паломбара прошел через площадь, поднялся по широким пологим ступеням ватиканского дворца и нырнул под сень огромных арок. Он доложил о своем прибытии, и его проводили в личные апартаменты папы за пятнадцать минут до назначенного срока.
Как Энрико и предполагал, ему пришлось подождать. Он не решился расхаживать туда-сюда по гладким мраморным плитам, как привык.
Затем неожиданно его пригласили войти, а в следующий момент он оказался в кабинете папы. Он был гораздо светлее и уютнее приемной. Солнечный свет лился сквозь большое окно, и благодаря этому комната казалась просторнее. У Энрико не было времени рассматривать фрески, он заметил лишь, что в них преобладали мягкие тона – сочетание бледно-розового и золотого.
Епископ преклонил колени и поцеловал кольцо Тебальдо Висконти, а теперь – Григория Десятого.
– Ваше святейшество, – пробормотал он.
– Приветствую, Энрико, – отозвался Григорий Десятый. – Давай прогуляемся по внутреннему дворику. Нам нужно многое обсудить.
Паломбара поднялся на ноги. Он был заметно выше и стройнее пухленького низкорослого папы. Энрико смотрел на понтифика, на его большие темные глаза и нос – длинный, тяжелый и прямой.
– Как прикажет ваше святейшество, – покорно произнес Паломбара.
Григория избрали папой два с половиной года назад. Он впервые беседовал с Энрико наедине. Понтифик провел посетителя через широкую дверь во внутренний дворик, где их можно было увидеть, но нельзя было подслушать.
– Нам предстоит много работы, Энрико, – тихо начал папа. – Мы живем в опасное время, но оно предоставляет нам массу возможностей. Вокруг враги. Мы не можем допустить разногласий в своих рядах. – Григорий бросил на собеседника острый взгляд.
Паломбара пробормотал что-то в ответ, чтобы показать, что внимательно слушает.
– Германцы избрали нового короля, Рудольфа Габсбурга, которого я в свое время объявлю императором Священной Римской империи. Он отказался от притязаний на наши территории и Сицилию, – продолжал Григорий.
Теперь Паломбара понял: Григорий избавляется от возможных угроз, чтобы претворить в жизнь какой-то великий план.
Они пересекли открытое пространство, и Паломбара прикрыл глаза от солнца, чтобы посмотреть на выражение лица собеседника.
– Ислам набирает силу, – продолжил понтифик, и его голос зазвучал резче. – Они захватили бóльшую часть Святой земли, всю Аравию, Египет и Северную Африку – и дошли до юга Испании. У них развивается торговля, процветают искусства и науки – математика и медицина шагнули далеко вперед. Их корабли господствуют в Восточном Средиземноморье. Нам нечего им противопоставить.
Несмотря на яркое солнце, Энрико почувствовал в воздухе холодок.
Григорий остановился.
– Если они двинутся на север по направлению к Никее – а они могут это сделать, – им ничто не помешает захватить Константинополь и всю старую Византийскую империю. И тогда они окажутся у самых ворот Европы. Поодиночке мы не выстоим.
– Мы не должны допустить, чтобы это произошло, – просто сказал Паломбара, хотя и понимал, что сделать это будет совсем непросто.
Двухсотлетний раскол между Римом и Византией был чрезвычайно глубоким и не поддавался никаким попыткам примирения. Теперь же они расходились по многим пунктам в отношении доктрины. Самым неразрешимым был вопрос о том, исходит ли Святой Дух от Отца и от Сына или только от Бога-Отца. Кроме этого, у них было множество разногласий. Эти различия стали предметом человеческой гордости и отличительной чертой приверженцев того или иного вероисповедания.
– Император Михаил Палеолог согласился отправить посланников на Вселенский собор, который я в июне созываю в Лионе, – продолжил Григорий. – Я хочу, чтобы ты тоже там был, Энрико. Запоминай все, что услышишь. Я должен знать, кто мне друг, а кто – враг.
Паломбару охватило волнение. Если им удастся преодолеть раскол, это будет величайшим достижением христианства за два последних столетия. Рим сможет контролировать все земли, и ему подчинится каждая живая душа от Атлантики до Черного моря.
– Как я могу послужить этой цели? – Паломбара сам удивился своему искреннему порыву.
– У тебя тонкий ум, Энрико, – спокойно произнес Григорий, и резкие черты его лица смягчились, – и богатый опыт. Ты хорошо чувствуешь баланс между осторожностью и силой. Понимаешь, что такое объективная необходимость.
– Благодарю вас, святой отец.
– Не благодари, я не хвалю тебя, – раздраженно ответил Григорий. – Я просто напомнил тебе о качествах, которыми ты обладаешь и которые могут принести нам пользу. Я хочу, чтобы ты поехал в Византию в качестве легата Святого престола, с особым заданием – положить конец разногласиям, которые разделяют христианскую церковь.
Полные губы Григория изогнулись в улыбке.
– Вижу, ты постиг мой замысел. Я не сомневался, что так и будет. Я знаю тебя лучше, чем ты можешь себе представить, Энрико. И глубоко верю в твои способности. Тебя, конечно, будет сопровождать еще один легат. Я выбрал епископа Виченце. Его способности будут идеально дополнять твои. – В глазах папы промелькнула усмешка, слишком мимолетная, чтобы ее можно было заметить.
– Да, святой отец.
Паломбара знал Никколо Виченце и очень не любил его. Тот был упрямым, скучным и одержимым. И был начисто лишен чувства юмора. Этому человеку доставляли удовольствие ритуалы, как будто ему нужно было строго придерживаться процедуры, иначе он утратит контроль над происходящим.
– Да, мы будем дополнять друг друга, святой отец, – сказал Энрико вслух.
Это была его первая ложь за сегодня. Если бы Паломбара был понтификом, он бы тоже отослал Виченце как можно дальше.
Григорий позволил себе широкую улыбку:
– О, я знаю это, Энрико, знаю. Я с нетерпением жду нашей встречи в Лионе. Возможно, тебе там понравится.
– Да, святой отец, – сказал Паломбара, склонив голову.
В июне он прибыл в Лион, город, расположенный в центральной части Франции. Было жарко, сухо и пыльно. Как и повелел понтифик, Энрико целую неделю наблюдал и слушал и узнал целый спектр точек зрения, большинство из которых сводилось к предчувствию угрозы, исходящей с востока и юга, о которой упоминал Григорий.
Посланники от императора Византии еще не прибыли, и никто не знал почему.
Энрико снова поднялся по ступеням к центральной улице. Впереди него шел кардинал в фиолетовой сутане, его одеяние ярко блестело под палящим июньским солнцем. Лион был красивым городом, величественным и причудливым, построенным на двух реках. Местные мужчины и женщины привыкли видеть в этом месяце на улицах и в переулках высоких церковных чинов и при встрече с ними ограничивались лишь вежливым поклоном, а затем шли дальше по своим делам.
Услышав шум на улице, Паломбара повернулся и увидел, как люди расступаются. Он заметил яркие переливы – лиловые, красные и белые, золотистые блики, словно ветер колыхал пшеничное поле, заросшее маками. Король Арагона Хайме Первый вышел из парадной двери дворца в окружении
