— Так чем Истомину опоили?
Суворова пожала плечами:
— Вискарем, чем еще? Пить надо уметь.
— Ей нельзя было! — вступила в разговор Инга. — Совсем! Она с одной рюмки всегда вырубалась…
— А по какому поводу банкет был? — спросил Крюков.
— Аньки Мелковой именины отмечали, — объяснила Кристина. — Никто Настю не звал, сама приехала… В общем, дело было так…
…Вечеринка была в разгаре. Здесь был весь одиннадцатый класс, кроме Юрова. Все танцевали. Когда прозвучал входной гонг, Кристина воскликнула:
— О, пиццу привезли!
Она включила интерком… и увидела на экране лицо Истоминой.
— Барк! Барк! — в панике позвала она.
Барковский подошел, взглянул, пожал плечами:
— Ну, пусти, раз уж пришла.
Когда Истомина вошла в гостиную, все разговоры смолкли.
— Добрый вечер всем! — сказала учительница.
Ответил один Худяков:
— Здрасьте…
— Люди, я сейчас уйду, — заверила Истомина. — Просто… мне нужно сказать вам кое-что.
— Проходите, Анастасия Николаевна, садитесь! — Барковский подвинул ей кресло.
— Нет, я постою, в маршрутке насиделась.
Она обвела взглядом учеников.
— Смотрите, как все изменилось! Всего пару месяцев назад я тут была. Вы устроили мне праздник. Я была так счастлива, показывала всем фотки оттуда… Гордилась вами… А сейчас я стою здесь и чувствую, что вы готовы меня разорвать. А почему? Куда исчезла наша дружба, люди?
— Да все норм, просто у нас тут типа своя компания… — заявила Суворова.
Истомина покачала головой:
— Нет, все не «норм», Кристина. Вы изменились. Ваши слова. Ваши глаза. Кажется, вы готовы убить, если будете точно знать, что за это ничего не будет. Я вас любила, а теперь боюсь.
— Паранойя какая-то, Анастасия Николаевна! — заявила Мелкова. — Что вас конкретно беспокоит? Успеваемость?
— Нет, с этим все в порядке. Меня беспокоит… Наверное, то, что раньше я называла вас «люди», а теперь мне кажется, что вам это не подходит.
— С чего это вдруг? — возмутилась Палий.
— Не вдруг. Это правда, что вы сами расследовали гибель Алины Русановой и приговорили кого-то к казни? Правда, что вы выступили против строительства пандуса для инвалидов и требуете перевести в другую школу четырех учеников с задержкой развития? Правда, что у вас есть досье на всех учителей?
Барковский быстрее других осознал серьезность этих обвинений. Правда, ему и полагалось все понимать быстрее. Он еще не знал, что делать, он лихорадочно думал. Надо было потянуть время…
— Просто мы взрослее, чем вы думаете, — сказал он. — И да, мы растем другими, не такими, как вы. Правда в том, что мы не боимся правды. А вы боитесь. Вот и все.
Истомина посмотрела на него, покачала головой, словно соглашалась. Но это было не согласие — она лишь подтверждала правильность своего диагноза.
— Все началось, когда появилась эта игра, «Спарта», правильно? Вы стали играть в нее и заигрались. До такой степени, что она стала играть за вас. Она играет вами, а не вы в нее. И я пришла сказать, что собираюсь с этим покончить. Ради вас. Мне назначили встречу в Министерстве образования. Я расскажу им обо всем, что произошло. Пока еще не поздно.
— Думаете, у нас на вас ничего нет? — спросил Довженко.
Это была открытая угроза. Но Истомина только улыбнулась.
— Думаю, нет. И… мне все равно.
Все было сказано. Она в последний раз обвела взглядом лица учеников… и наткнулась на искреннюю веселую улыбку Барковского. К этому моменту он уже понял, что надо делать.
— Да и черт с ней, с этой «Спартой»! — воскликнул он. — И со всем остальным. Это просто игра. Если бы мы знали, что вас это так расстроит, Анастасия Николаевна… Можете не верить, но мы вас любим. Очень любим!
Он обвел взглядом одноклассников. В этом взгляде содержался сигнал — ясная и четкая команда. И они ее поняли — не все сразу, но поняли. Они были понятливые.
— Вообще-то да! — воскликнул Худяков. — Вы — единственный нормальный учитель в этой школе.
— Ну серьезно, Анастасия Николаевна, вы чего? — подключилась Палий.
— Как будто мы преступники! Мы же нормальные! — заверила Кристина.
— Уж точно не хуже других, — поддержала ее Наташа Белодедова. — Вы же сами говорили, что у вас лучший класс в городе.
— Вас-то мы точно ничем не обижали, — заявил Довженко.
— Хотите мы вам еще раз споем? — предложил Марат. — Как раньше? У меня фонограмма осталась в плеере…
Прищелкивая пальцами, он начал напевать песню, которую пели на дне рождения. Остальные подхватили. У них были такие веселые, такие искренние лица! Истомина слабо улыбнулась. И тут Барковский предложил, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову:
— Погодите! У нас в «Спарте» есть ритуал. Я предлагаю выпить Чашу Мира. Последний раз — и покончим со «Спартой». Прямо сейчас! Ирка!
Понятливая Шорина налила в большую хрустальную вазу виски.
— Я не буду! — решительно сказала Истомина.
— Не хотите помириться? — огорчился Барковский.
— Хочу. Просто мне нельзя пить.
— А нам что, можно? — возмутился лидер класса. — Мы вообще дети! Ну, пожалуйста!
Остальные тут же подхватили:
— Пожалуйста! Пожалуйста!
Шорина протянула вазу Истоминой:
— Для нас это очень важно! Пожалуйста!
Анастасия Николаевна нерешительно взяла вазу.
— Это ничего не изменит, — заявила она. — Я все равно…
И сделала глоток…
…Крюков задумчиво вертел в руках вазу, из которой напоили учительницу.
— Потом она отключилась, — сказал он. — Прямо тут, на диване. Вы раздели ее, стали фотографировать…
Кристина пожала плечами:
— Ну, у нас же на нее и правда ничего не было. Барк ее дневник читал. Сказал, что ей пить вообще нельзя. А тут такая возможность… Но мы же не собирались никому ничего посылать. Только ей. Чтобы никуда не ходила. А утром, когда она в школе бычить стала, пацаны и разослали кое-кому…
— Ну вы и твари! — с чувством произнесла Инга.
— Да ладно, ничего личного, — отмахнулась Кристина. — Мы же не знали, что она так психанет
