Ребята тогда правду сказали: Вовка в зверях разбирался, он почти два года ходил в кружок юннатов. Вот он и решил разыскать знакомого зоолога, который несколько раз бывал у них на занятиях кружка. Фамилию ученого он знал. Когда разыскал его по телефону, тот долго не мог понять, какой такой Вовка ему звонит.
— Вы к нам в кружок приходили, кружок юннатов помните?
— Да, ну и что? Что мне, к юннатам приходить нельзя?
Вовка слышал в телефонной трубке явную иронию.
— В общем, не в этом дело. Я по поводу рыси.
— Какой рыси? У меня ни одной знакомой рыси нет.
— Мы тут рысь нашли.
— Как нашли? Рысь ведь не кошелек!
— Нашли на одном чердаке.
— Как так? А ну поподробней. Слушаю.
— Сначала малыши заметили. Потом я пришел. Осветил фонарем — лежит в углу и глазами сверкает. И уши с кисточками. Здоровенная…
— Она сейчас там?
— Да. Наверное…
— Как это наверное?
— Она куда-то прячется. Но пищу съедает.
— Сейчас я приеду. Ты где? Тебя зовут Вовка?
Вовка объяснил, где находится. И остался ждать своего знакомого ученого. Машина подошла через полчаса. Это был закрытый уазик. С зоологом приехали еще трое. У них были какие-то приспособления в парусиновых чехлах.
— Ты Вовка? — спрыгнув с машины, спросил Вовкин знакомый. Он был высокого роста, с густой черной бородой. Спокойный, говорил серьезно, но казалось, что он все время шутит. Они открыли дверь чердака и молча вошли туда. Вовку на чердак не пустили. Через минуту бородач торопливо вышел:
— Быстро в соседний подъезд, Вовка!
Дверь в чердачное помещение соседнего подъезда была открыта. Рыси нигде не было…
Незадолго до прихода этих людей она спокойно дремала, лежа за балкой. Как вдруг снаружи открыли дверь, и вошла женщина с ведром, от которого шел едкий запах. Женщина поставила ведро с краской и вышла, оставив дверь открытой. Рисса, замерев, внимательно смотрела ей вслед. Вот тогда-то и пришли те, кого привел Вовка. Рисса слышала, как ее снова искали, ходили, осматривали чердак, освещали фонарями стены. Они не шумели, но их было много. И Рисса вспомнила вчерашний шум и крики там же, за стеной, где ее искали. Вспомнила и цепь, и удушливый ошейник, и выстрел… Быстро скользнув к двери, она бесшумно и стремительно сбежала вниз по лестнице. Ей никто не встретился, хотя был день. По улице мимо подъезда прошел человек. Рисса прижалась к полу в тени подъезда, затем, когда он ушел, бросилась по улице в другую сторону. Она не успела сделать и десяти прыжков, как раздался громкий и визгливый лай. Сначала одна, потом еще несколько собак побежали за рысью. Они скандально лаяли, захлебывались визгом, изо всех сил преследуя ее. Самая большая из этих собак была в два раза меньше Риссы и в десять раз слабей. Но они чувствовали свое городское право преследовать чужака — и лаяли так, словно всю жизнь ждали этой минуты.
Рисса бежала длинными мощными прыжками. Собаки, конечно, отстали, но их визг выдавал ее путь, направление ее бега. Стараясь оторваться от назойливых преследователей, Рисса перемахнула через каменную стену, довольно высокую, в два прыжка перебежала небольшой дворик. Перепрыгнула еще через два деревянных забора и, обнаружив темный проем между каменным домом и деревянной пристройкой, скользнула в этот проем и залегла в его сумрачной тишине.
Собаки лаяли где-то далеко. Они потеряли след Риссы, потому что прыгать через высокие стены и заборы не умели. Сначала Рисса лежала — готовая к прыжку, к дальнейшему бегству. Но постепенно она успокоилась, нервная дрожь в теле улеглась. Рысь, не шевелясь, смотрела на светлую узкую полосу выхода. Потом закрыла глаза, задремала, настороженно держа острые уши с длинными кисточками на концах.
Когда светлая весенняя ночь окутала город тишиной, Рисса мягко вышла из укрытия, прислушалась. Не уловив ничего подозрительного, поискала выход со двора, нашла. Вышла на улицу, не на ту, по которой убегала днем, на другую. Быстро и осторожно пошла.
Почти всю ночь бродила она по пустынному городу, два раза пряталась в подъезд и в подворотню от случайных прохожих. Улицы были пусты: ни людей, ни собак. Только перед самым восходом солнца Рисса поняла, что идет правильно. Через некоторое время она услышала шум леса. Прошла последний ряд домов и бросилась к соснам, шумевшим у дороги.
Деревья росли вдоль шоссе, которое уходило прочь из города. Потом придорожная лесополоса расширялась, переходя в широки лесной простор. Города на севере имеют такую особенность, что лес, узкими клиньями примыкающий, дикий лес, который, отдаляясь от города, из узкой придорожной полосы превращается в глухие, темные и мрачные, подчас непроходимые чащобы, где густой можжевельник зеленеет на обомшелых склонах, меж стволов елей лежат огромные валуны, наполовину ушедшие в землю и покрытые серебряным лишайником, где из-под корней сосны упорно выгребает песчаный грунт сосредоточенный барсук, а по золотистому толстому суку неслышная куница крадется к сказочному глухарю, важно восседающему на этой сосне…
Лес, наконец-то настоящий лес!
11. Гость из прошлого
Как только Рисса вбежала на пушистые мхи придорожного сосняка, на нее пахнуло таким родным запахом, что закружилась голова. Она боялась остановиться, ей все казалось, что эта страшная западня — город с его огромными каменными и деревянными глыбами-домами — может снова лишить ее свободы, снова заставит плутать по своим голым, одинаковым и запутанным просекам, которым нет конца. Рисса не останавливалась, шла и шла, углубляясь в лес. Только когда усталость навалилась на нее тяжкой ношей, словно тесным ошейником охватила горло, она выбрала удобное место в густом можжевельнике и улеглась на дневку.
В глубине леса еще лежали оплывшие под солнцем, но достаточно глубокие пятна снега, а на возвышенных местах, на склонах холмов и у дороги было уже сухо. Пробивающаяся свежая трава расцвечивала светлыми ярко-зелеными всплесками зеленовато-темный, глянцевый и жесткий брусничник, она раздражала острым молодым запахом жизни ноздри Риссы и успокаивала ее шелестящим уютом родного леса.
Весь день Рисса крепко спала, не обращала внимания на крики сорок и свист рябчиков. Это был свой, родной, привычный лесной шум.
Когда белая ночь озарила деревья голубовато-бледными лучами и серебряный ягельник засветился изнутри, Рисса уже скользила неслышными шагами сквозь прозрачную дрему майской ночи. Она мягко ступала, останавливаясь и превращаясь в слух, ожидание и поиск. Это была ее первая охота после долгого перерыва. Ее немного беспокоило, что она не в своем лесу: ведь законы леса не позволяют охотиться в чужих угодьях. Но у Риссы
