В этом шалаше, называемом малокка, никто не жил. Здесь собирался тобасский «парламент» – совет старейшин. Впрочем, точнее было бы назвать его конгрессом; образ правления тобасов, как мы говорили, республиканский, а не мoнархический.
В республике так называемых «дикарей» – тобасов – мы сталкиваемся с тем же самым противоречием, как и в других республиканских государствах, гордящихся своей цивилизацией. Пользуясь полной личной свободой, тобасы не признают права на свободу за другими или, во всяком случае, попирают его. Они держат рабов, и притом довольно многочисленных. Большинство рабов – индейцы родственных тобасам племен, взятые в плен во время стычек. Кроме краснокожих рабов, у тобасов имелись белые. Это тоже пленники, захваченные при набегах на поселения Сант-Яго, Сальто и Тукумана.
Рабы выполняют все черные работы. Они колют дрова, носят воду, ходят за скотом. Живут они отдельно от хозяев, в предместье, где шалаши имеют особую форму. Здесь они не так прочны, как тольдо самих тобасов, и больше похожи на палатки или вигвамы североамериканских индейцев. Чтобы построить такой шалаш, в землю вбивают по кругу несколько жердей, которые затем связываются у верхушек и накрываются шкурами. Североамериканские индейцы кроют свои шалаши буйволовыми шкурами, а рабы тобасов – конскими.
Может показаться странным, что белые не бегут от тобасов и влачат рабскую жизнь, хотя их не стерегут. Но люди эти и не стремятся на свободу. Прожив в плену долгое время, они привыкают к индейцам, перенимают их обычаи и не жалуются на свою судьбу. Надо сказать, что тобасы далеко не жестоки и пленников своих не притесняют.
От солончакового мыса, где Агвару с его отрядом застигла тормента, до священного города было всего двадцать миль.
Покинув мыс, тобасы углубились в плодородную саванну, поросшую высокой травой; кой-где зеленели пальмовые рощи.
Приближалась полночь, когда кавалькада, обогнув «Кладбищенский холм», въехала в тольдерию. Город, как и озеро, лежал к западу от холма.
Молодой кацик не без страха покосился на холм. Здесь лежало на помосте тело его отца. Будь Нарагвана жив, его сын не посмел бы захватить в плен дочь Людвига Гальбергера. И теперь юноше казалось, будто перед ним встает гневный и грозный призрак старого вождя.
Словно спасаясь от страшного видения, Агвара погнал коня и ускакал вперед, поручив предварительно одному из спутников присматривать за Франческой.
В городе, не останавливаясь около своего тольдо, Агвара объехал шалаши, стараясь не разбудить спящих соплеменников, и пробрался на окраину, к мрачной хижине, прислоненной к северному склону холма. Здесь Агвара спешился и, откинув конскую шкуру, закрывавшую вход, позвал:
– Шебота!
На пороге показалась женщина, если только можно назвать женщиной такую отвратительную старую ведьму.
Космы черных, несмотря на возраст, волос свисали на лоб. Кожа на лице была морщинистая и сухая, как у хамелеона. Глубоко запавшие темно-серые глаза сверкали, словно два угля. Прибавьте, что старуха была скрючена, как корешок, и перед вами будет полный портрет знахарки тобасского племени.
На дружеское приветствие кацика старуха не ответила ни слова. Она застыла на пороге в почтительной и покорной позе, скрестив на груди свои худые руки и ожидая, чтобы он заговорил первым. Слова Агвары прозвучали приказом.
– Шебота, я привез с собой пленницу, бледнолицую девушку. Ты возьмешь ее к себе в дом и будешь заботиться о ней. Скоро она будет здесь. Приготовься к приему гостьи.
Шебота только склонилась еще ниже в знак того, что приказание вождя будет исполнено.
– Никто не должен видеть ее, – продолжал Агвара, – никого не впускай в свое тольдо, кроме бледнолицего раба. Его бояться нечего. Но всех остальных прогоняй. Поняла, Шебота?
Старуха кивнула.
– Прощай, – сказал юный вождь и, вскочив на коня, поскакал навстречу отряду.
Так началась первая ночь, которую Франческа Гальбергер провела под кровлей своей тюремщицы-знахарки.
Глава XXX
После пыли – грязь
Еще задолго до того, как первые утренние лучи проникли в глубь пещеры, наши путники были уже на ногах.
Быстро приготовили они свой скромный завтрак. Баранина была съедена, и им пришлось приняться за другое угощение, захваченное из дому предусмотрительным Гаспаром. То было «шарки», то есть вяленое мясо.
Шарки – это мясо, разрезанное на длинные тонкие ломти и высушенное на солнце или над огнем. От жара постепенно из мяса выпаривается весь сок. После такой обработки оно сохраняется неделями и даже месяцами.
Этот способ консервирования распространен повсюду, где нет соли или добыча ее сопряжена с большими трудностями, как в Чако. Надо сказать, что солонина значительно вкуснее. В Европу с берегов Лаплаты под названием «вяленого мяса» вывозят обыкновенную солонину.
Говядину сушат не только в Парагвае, но и по всей испанской Америке, в Мексике и Калифорнии. Но здесь вяленое мясо называется «тазахо», а иногда «чечина».
Назвать вяленое мясо роскошным блюдом ни в коем случае нельзя. Ни для вкуса, ни для обоняния оно ничего привлекательного не представляет. Если оно недостаточно прогрето и высушено солнцем, то скоро начинает портиться. Однако при недостатке соли без вяленого мяса обойтись нельзя, а если приготовить его так, как это делается в Латинской Америке, то есть не жалеть лука, чеснока и чили – индейского перца, то «душок» становится незаметным. Вяленое мясо незаменимо при путешествиях по пустынным местам, где нет поселков, а следовательно, ни трактиров, ни лавок, а крепкие, легкие, сухие куски шарки очень удобны для переноски.
Быстро покончив с вяленым мясом и матэ, путники оседлали лошадей, вывели их из пещеры и двинулись в путь.
Вода в ручье спала около полуночи, и теперь он по-старому мирно журчал на дне ущелья. Путь был свободен. Гаспар, Чиприано и Людвиг выехали
