Под землей, уверен Вейл, горгулья охотится на зайцев. Зеркало удивленно моргает, но выдает зайца. Вместо того чтобы бежать, тот быстро-быстро передними лапами, похожими на кротовьи, роет нору, а потом ввинчивается в нее ушами вперед.
— Звезды! — шепчет кто-то из девочек в переднем ряду и отъезжает от зеркала вместе с партой.
Дамиан продолжает увлеченно рисовать. Я тяну шею, но за его рукой ничего не вижу. Хм, может, обидеться? Что еще за секреты?
Но тут Вейл переходит к сакраментальному: пожравшая земляного зайца горгулья собирается спариваться с другой горгульей. Вейл воодушевляется, и я понимаю, что градус бреда сейчас достигнет критической отметки.
На поднятый вверх открытый на нужной картинке учебник Вейл реагирует не сразу. Он щурится, вглядывается… Потом отмахивается и продолжает нести чушь.
— Что ты делаешь? — удивленно шепчет, отвлекшись от художественной самодеятельности, Дамиан.
Перелистываю учебник на картинку покрупнее.
— Пытаюсь подсказать. Я уже не могу это слушать!
Дамиан глядит на зеркало у Вейла за спиной и хмыкает:
— Бесполезно.
Учительница тем временем дочитывает свой роман до какой-то неприятной сцены, морщится — и я быстро убираю учебник. Наверное, ее любимые герои поссорились.
Закрыв роман, мадам Венга поворачивается к зеркалу, ахает и снова открывает книгу. Правильно, даже поссорившиеся герои лучше брачного периода горгулий.
Вейл, явно севший музе на хвост, продолжает нести такой бред, что даже зеркало за его спиной не всегда справляется с визуализацией.
— Забавно, — шепчет Дамиан, возвращаясь к своему рисунку. — Он почти точно описал, как выглядит и ведет себя мариинская землекопка.
Я знаю только Мариинский театр, поэтому удивленно поднимаю бровь. Дамиан тянется к моему учебнику.
— Вот.
— Убери. — Землекопка действительно похожа на горгулью в исполнении Вейла. — А что ты рисуешь?
— Ничего, — тут же отзывается Дамиан, но я успеваю заметить, что рисунок напоминает его подвеску, с которой Дамиан, кажется, никогда не расстается.
Песок в часах, отмеряющий длительность ответа, наконец пересыпается весь, и Вейл получает свою заслуженную двойку. А потом кто-то из девочек — никак их всех не запомню — выходит к зеркалу и быстро исправляет Вейловы художества. Вейл вздыхает («Так же хорошо все было!») и тем временем делает девушке знаки: кажется, приглашает ее в лунную рощу к соловьям. Девушка хмыкает, но соглашается.
А потом у Ромиона начинают расти уши. Ослиные — на большее у меня фантазии, к сожалению, не хватило. Эх, вот я не знала — надо было к Вейлу обратиться! Он бы помог, оригинальнее бы вышло. Но ослиные уши — тоже ничего, особенно если учесть, что принц их, кажется, не замечает. А они себе потихоньку растут. Девушка, отвечающая у зеркала, запинается и смотрит на него, прижав ладонь ко рту. Косится на учительницу, но та увлечена романом — приходится рассказывать про горгулий дальше, но это сложно, когда тут уши… Она заикается, и, встрепенувшись, на нее (а потом и на Ромиона) смотрят уже практически все. Даже Дамиан поднимает взгляд, недоуменно моргает, потом хмурится. И, повернувшись ко мне, указывает на Ромиона, жестом спрашивая: «Ты?» Я улыбаюсь.
Вчера после занятий Дамиан показал мне алхимический кабинет — я очень просила. Проснулся у меня внезапный интерес к зельям. Дело в том, что правильно сваренное зелье может применить кто угодно, даже не колдун. А я не колдун. И, честно говоря, немного боязно было в первый раз, но я состроила сиротинушку, и Дамиан с удовольствием мне все нужное сварил — в чисто научных целях.
Подлить эту бурду Ромиону в бокал за обедом было проще простого. Наверное, Дамиан преувеличивал, когда говорил, что мачеха пыталась его отравить. Если бы действительно пыталась, Ромион был бы уже мертв: когда я подливала ему зелье, его бокал стоял на подоконнике, а сам принц, сидя в кресле рядом, увлеченно что-то читал и ничего не заметил.
Дамиан делает большие глаза, дергает уголком рта — прямо как Ромион — и на новом листке быстро пишет: «Ты знаешь, что у этого зелья срок действия неделя?»
Я пожимаю плечами. Нет, как-то не интересовалась этим вопросом. К тому же… расколдуется. Какой-нибудь придворный маг приедет и расколдует, подумаешь! А если и нет — я от своего проклятия страдаю всю жизнь. Пусть тоже вкусит эту прелесть.
Дамиан смотрит на меня и быстро пишет: «С тобой опасно иметь дело». Я польщенно улыбаюсь. Да-а-а, опасно. Я, хм, буду мстить, и мстя моя будет ужасна. Вот.
Ромион тем временем все-таки замечает уши. Эх, жаль, он сидит ко мне спиной и я не вижу его лица… В любом случае учительница быстро и без шума отправляет его в алхимический кабинет. Ромион уходит, держась за уши. Они все еще растут. Качественное зелье.
Дамиан быстро остужает мою радость: «Он вычислит, кто это сделал».
Пожимаю плечами. Насколько я знаю, на меня не действуют никакие проклятия или зелья, ибо я уже и так крепко проклята. Так что пусть вычисляет. Что он мне сделает?
Я только быстро пишу на клочке бумаги: «Боишься, что и тебе попадет?»
Дамиан с усмешкой качает головой.
«Тогда, может, еще что-нибудь мне сваришь?»
Дамиан задумывается, но потом, улыбаясь, пишет: «Рад служить вам, принцесса».
Мысленно я добавляю «моя принцесса» и с усмешкой закатываю глаза. Остаток урока мы выбираем следующее зелье для сугубо научных целей. Еще не знаю, кому дам его выпить, но что такого? Тут слишком скучно. И слишком много людей, которые меня не любят. Мастер Хэвишем на очереди первый…
На нас недоуменно оглядываются, неодобрительно смотрят. Но мне плевать. Дамиану, кажется, тоже. Хотя иногда, особенно во время перерыва, я ловлю его изучающий взгляд: Дамиан словно все время ждет от меня подвоха. Как будто он обязательно должен быть. Как будто я его разыгрываю.
Стараюсь не придавать этому значения. Все хорошо, я наконец-то нашла человека, которому вроде бы плевать, как я выгляжу. Которого — с ума сойти — больше заботит, что он может оказаться меня недостоин. Как же это… мило, разве нет?
Последним уроком у нас что-то вроде физкультуры. Отдельной
