— Дамиан, я фея-полукровка. О какой репутации речь?
— Но, Виола…
— Не надо «но». Ты меня бросил. Ты на балу ко мне не подошел. Даже когда твой братец меня тоже бросил и я вынуждена была слушать вашу мачеху, чтобы хоть чем-то заняться. Мне было грустно, одиноко и скучно. И ты в этом тоже виноват. Ха, да ты в этом первоочередно виноват, потому что Ромион мне ни в чем еще не клялся. А ты обещал… В общем, на тебя я обижена. Все, я с тобой не разговариваю, — и принимаюсь за пирог. Показательно, чтобы этот… невежливый человек понял, как мне не до него. И потом, что он делает в моем доме? Только на два дня ведь приглашала. Вот так, надо на будущее запомнить: один раз мужчину в дом пустишь, потом не прогнать.
Дамиан смотрит на меня пару минут. И неожиданно улыбается. Я замираю, не прожевав пирог. Черт возьми, красивая же у него улыбка!
— Виола, прости меня. Ты права, я вел себя глупо. Я думал, я оставлю тебя и больше не побеспокою. Думал, что буду защищать тебя издалека, чтобы больше не привлекать внимания и не давать повода для лишних разговоров. Только, — он грустно вздыхает, — я не могу. Ты сегодня не пришла в школу, и я волновался. Я послал к тебе духа, я узнал, что с тобой все в порядке. Но все равно волновался. А потом понял… Понял, что просто не смогу быть вдали от тебя. Прости. Кажется, я буду надоедать тебе и дальше. — И смотрит на меня невинными глазами. И не будь эти глаза так прекрасны, я бы еще покапризничала. А так…
— И долго ты эту речь репетировал?
Дамиан снова улыбается, но на этот раз я ученая и вовремя отвожу взгляд.
— Долго. Еще в школе начал. Все равно какая-то нелепость получилась.
— Ага.
— Виола? Так ты меня простишь? — М-м-м, а он, кажется, и правда нервничает. Серьезно боится, что не прощу? Ой, да ладно — как будто первый раз меня парни бросают! У этого хоть уважительная причина есть… Он за меня волновался. Прелесть.
— А ты скажи это еще раз.
— Что?
— Ту часть, где ты сознаешься, что вел себя глупо.
— Очень глупо, — смеется он и смотрит на меня так… так… что мне становится не по себе. Когда Ромион смотрел на меня так же вчера, это было нормально: было на что смотреть. А сейчас?..
— Ну, тогда ты прощен. Будешь пирог?
От пирога Дамиан отказывается. Вместо этого, помявшись, спрашивает:
— Виола, а ты не согласилась бы… Я имею в виду… Вдруг ты…
Такой красивый мальчик и так смущается… Что-то в этом мире определенно не так.
— Что?
— Хочешь посмотреть, как цветет папоротник? — выдыхает Дамиан. И с опаской глядит на меня.
— Хочу, — спокойно отзываюсь я.
Дамиан расплывается в счастливой улыбке (которая в сотню раз лучше его предыдущих).
— Отлично! Тогда… ты не против, если мы… Если ты…
— Дамиан!
Он смущенно смеется — кажется, над собой.
— Ты не против оставить дома своего духа и пойти со мной? В смысле, только со мной. В смысле…
— Ты меня на свидание приглашаешь? — интересуюсь я, отправляя в рот последний кусок пирога.
Дамиан тут же отводит взгляд. И конечно же, принимается извиняться!
— Ты права, это было слишком… вызывающе… Я не должен был…
— Идем, — перебиваю я. — Только я не знаю, как оставить Габриэля дома. Сам он не останется, даже если прикажу.
Дамиан быстро кивает.
— Конечно. На самом деле… У меня есть план… То есть ты согласна?
— А какая дура на моем месте откажется? — фыркаю я. — Конечно, согласна. Ну, выкладывай свой план.
Через полчаса, переодевшись в самый невзрачный и практичный из своих новых нарядов (мало ли, куда Дамиан меня поведет, он же не сказал), я запираю дверь в спальню. Жду. Синяя вспышка… Теперь, если все получилось, то Габриэль нейтрализован. То есть не сможет выйти из дома. И скорее всего, не пустит и меня тоже…
Так что я поскорее выбегаю на балкон. Так… У Шекспира, конечно, не было сцены, где Джульетта лезет по плющу с балкона к своему Ромео, но что только не сделаешь ради папоротника!
Впрочем, лезть мне не приходится. Я успеваю только перегнуться через перила, как меня аккуратно обнимает за пояс Ромео, то есть Дамиан, до этого скрытый виноградом.
— Держись за меня, — тихо шепчет он мне на ухо, и я обнимаю его за шею, чтобы он мог освободить руки и спокойно спустить нас на землю. С третьего этажа, между прочим. Если сорвемся, будет больно.
Но я не думаю об этом. Я обнимаю его и пытаюсь одновременно касаться и не касаться — если это возможно. Наверное, так же пытались бедные папины ухажеры, когда танцевали со мной. Только сейчас я краснею, и в дрожь меня бросает не от омерзения, а скорее от презрения — к самой себе. Просто я слишком хорошо знаю, как выгляжу, и вижу, как красив Дамиан. Это нелегко — представить себя рядом с ним. А уж обнимать это совершенство… которое, кстати, уже спустилось на землю и почему-то не торопится меня отпускать.
— Дамиан? — тихо спрашиваю я, потому что все еще вишу на нем, а он аккуратно одной рукой придерживает меня, а другой гладит мои волосы. Мои черные, жесткие, как проволока, волосы. — Что ты делаешь?
— Ты… — он запинается, и я жду. — Очень милая.
— Ага. — Ну правда, не красивая же! — Мы пойдем или нет?
— Да. Да, конечно. Из-звини.
По улице, тихой, спокойной улице мы идем рядом, бок о бок, и я, искоса посматривая на Дамиана (на него невозможно не смотреть), впервые чувствую гордость: да, я гуляю с красивым парнем. И он сам меня пригласил. Завидуйте.
— Виола?
— М-м-м?
— Можно я возьму тебя за руку?
Господи, какой же он нерешительный… И милый…
Дальше
