Вновь послышались выстрелы со стороны Титовки. Бой набирал обороты с каждой секундой. Громыхнула артиллерия. Да так мощно и раскатисто, что всем показалось, будто это разыгрался гром. Но одному грохоту вторил второй, второму третий…
– Все же недалеко где-то воюют! – уверенно сказал Номоев. – Верст десять отсюда!
Макаров ничего не ответил на слова товарища, лишь на секунду обернулся назад, поводил глазами над горизонтом и вновь перевел взгляд на ногу Речкина. Было абсолютно очевидно, что он пребывал в растерянности. Разительно старше их всех по возрасту, он не знал, как поступить. Выносить к своим Речкина означало верную гибель для Николаева. И наоборот. Для принятия единственно верного решения ему вдруг не хватило ни решимости, ни житейского опыта.
– Точно, близко совсем! – вновь повторил Номоев. – Так что ерунда, обоих вынесем!
– Тааак… – тяжело выдохнул Речкин, – значит, оттащить меня куда просил не хотите? Ну да ладно… Сам, значит!
Лейтенант резко оттолкнулся спиной от валуна, но его тут же подхватил Макаров и усадил обратно, присев напротив него на корточки.
– Двоих не вынесем, – тихо, но твердо сказал он, держа лейтенанта за плечи и вкрадчиво глядя ему прямо в глаза, – но, если разумно подумать, кого нам забирать? Лейтенанта или рядового? Да с нас десять шкур снимут, если узнают, что мы командира бросили!
Речкин ухватил его за грудки, да с такой силой, что подранная солдатская гимнастерка глухо хрустнула на спине.
– О командире заботишься? Молодец! Поклон тебе, солдат! А о совести моей командирской ты подумал? Несколько дней назад, там, на границе, дюжина бойцов была у меня! Где они, что с ними, живы ли – мне неведомо! Один на глазах у меня погиб… Выходит, не уберег я их! Так хоть одного дайте спасти! Хоть одного! – Речкин говорил тихо, но с таким отчаянием и напором, что Макаров, как загипнотизированный, не шевелясь, смотрел в его влажные от слез глаза. – Так что вопрос закрыт!
Наконец, Алексей выпустил Макарова. Тот встал на ноги, встряхнул плечами и, обернувшись к Номоеву, сказал ему тихо и спокойно:
– Подмогни командира отнести…
Путь в несколько десятков метров занял у всех троих много времени и сил. Когда Речкин уже лежал в небольшом, но весьма удобном углублении под скальным выступом, он едва дышал, скованный невероятной болью. Лицо его, белое, как снег, было сплошь покрыто испариной, губы посинели и дрожали, как и все его измученное тело.
Одно из небольших серых облаков, стремительно проносившихся под порывами ветра, разразилось вдруг мелким дождем. Ненастье окончилось в считаные минуты, но дождевая вода, сбегаясь в жидкие ручейки, еще некоторое время струилась по скальному выступу прямо на лицо Алексея, холодя и тем самым не давая ему провалиться в обморок.
– Ну как вы? – спросил Номоев, присаживаясь рядом на мокрый мох.
– Нормально… – едва слышно выдохнули его омертвевшие губы.
Подошел Макаров. В руках он держал по фляге воды.
– Вот, воды принес. С запасом, – сказал он, положив фляги рядом с Алексеем и потуже завинчивая крышки на них.
– Ты особо не усердствуй! – чуть заметно улыбнулся Речкин. – А то душу отдам, пока раскручивать буду!
– Я не особо. Чтоб не вытекла! – Макаров вновь куда-то удалился и вернулся уже со своим «ДП» в руках. – Вот! Оставлю! Нас он лишь тяготить будет, а здесь сгодится, если что. Патроны еще есть в диске. Мелочь, конечно, но хоть что-то!
Макаров опустился на колено и расставил сошки пулемета, направив дуло на ручей. Следом он принес охапку наломанных кустов березы и быстро замаскировал «ДП».
– Ну… Все вроде… – осмотрелся вокруг Макаров, оттряхивая друг о друга ладони.
– Николаев как? – спросил Речкин.
– Да как воды попил, опять без сознания… – ответил Номоев.
Речкин не спеша расстегнул нагрудный карман и достал оттуда свой блокнот. Не глядя, он раскрыл его на середине, там, где был загнут лист.
– Номоев, – позвал Речкин бойца, – посмотри у меня в левом кармане… Карандаш там должен быть…
Номоев аккуратно залез в указанный карман и извлек оттуда мелкий огрызок черного от грязи карандаша.
– Дай…
Речкин поставил блокнот ребром на грудь и, приподняв голову, что-то там написал.
– Саша, возьми. – Он протянул блокнот Макарову, опустив голову обратно. – Тот лист, где закладка, жене моей отдашь, если не сможете за мной вернуться… Адрес на первой странице написан. Это адрес родителей ее в Мурманске. Она у них. Надеюсь, еще там они. Остальной блокнот кому-нибудь из начальства отдашь… Там фамилии, списки, журнал боевых действий… В общем, многое по Угловой…
Макаров лишь кивнул, убрав маленькую книжицу в карман галифе.
– Ты, когда на фронт уходил, не узнавал про эвакуацию? Дочери же там оставались твои…
– Не знаю я, где дочери… – виновато улыбнулся Макаров и после паузы добавил: – Ушла от меня жена вместе с ними. Еще год назад. Иначе, чего б я, по-твоему, в первый день на фронт бы попросился, как мальчишка?
Речкин молча убрал огрызок карандаша обратно, в карман гимнастерки.
– Да… – неоднозначно протянул он, – дела…
В воздухе повисла пауза. Тяжелая, томная пауза. Последние точки были расставлены, но никто не решался продолжить дальше. Все колебались, а оттого бессмысленное становилось еще более бессмысленным.
– Ну, все… – Речкин крепко сжал ладонь Макарова, которой тот упирался в землю, продолжая сидеть рядом на корточках, – ступайте! Только доберитесь до наших! Очень прошу! И расскажите им там про нас… Про Угловую… Что были такие мы, что не дрогнули и стояли до конца, что…
Вдруг голос Алексея дрогнул, и в уголках его глаз, смотрящих ввысь, загорелись серебром хрусталики слез. Кадык его нервно загулял по шее, сглатывая подступивший удушливый ком. Макаров оторвал вторую, свободную руку от земли и коснулся ею сверху ладони лейтенанта.
– …Что ушли, когда лишь надежды никакой не осталось. И про тех, кто там остался… Про Титова, Логинова, Розенблюма, Чернова, Галсатэ, Харуллина… Про всех…
– Расскажем! – коротко кивнул Макаров, отпустив ладонь Речкина и поднимаясь на ноги.
– Расскажем, товарищ лейтенант! – вторил ему Номоев, протягивая руку Алексею.
Речкин крепко пожал ее и закрыл глаза. По грязным, небритым его щекам текли едва заметные ручейки слез, оставляя узкие канавки размытой черноты.
Номоев быстро смахнул слезы со своих глаз и первым торопливо зашагал в сторону Николаева.
– Макаров! – громко позвал Алексей бойца, который все еще стоял рядом и смотрел на лейтенанта не глазами взрослого мужика, а глазами лишенного последней надежды ребенка. Полными печали, растерянности и безропотного смирения.
– Здесь я… – тихо прохрипел он.
Речкин обернулся на его голос и приоткрыл глаза.
– Дура жена-то твоя! Такого мужика потеряла! Будь я на ее месте, всю жизнь бы за тебя держался!
Оба улыбнулись.
– Ступай… – тихо проговорил лейтенант.
Макаров и Номоев ухватили шинель, на которой лежал Николаев, и, осторожно
