убивать своих?! — Коля вздохнул. — Убивать своих — это не дело. Уж пусть лучше меня… Ворошилов, конечно, гад, но он — свой, — тут же Коля нашел и второй довод против побега: — Все равно не уйду. Кормился слабо. В лагере с тела спал, а в дороге трое суток только водичку хлебали. Не уйду. Трех верст не протяну. Поймают меня. А за попытку побега Марик с чистой душой поставит меня перед строем под автоматы. Лучше уж в следующий раз…»

Тем временем Ворошилов обогнул барак и вывел Колю к крепкой деревянной избе-пятистенке. Половина ее была отдана под караульное помещение, в другой временно жил командир роты майор Гольдберг.

Большая русская печь, поставленная на случай зимних холодов прямо в смежной стене, делила пятистенку надвое. Возле беленого бока печи стояла железная кровать, застеленная солдатским одеялом. Чтобы не испачкать офицера, побелка была предусмотрительно завешана плащ-палаткой. К окну был поставлен некрашеный стол, сколоченный из снарядных ящиков. На столе находилась керосиновая лампа, небольшой самодельный самоварчик, два стакана в подстаканниках и куски сахара на синей оберточной бумаге. Возле стола стояла лавка, сделанная из тех же ящиков. Другая стояла возле стены напротив печи. Больше ничего в комнате командира роты не было. Даже вешалки. Вместо нее в стену рядом с дверью были забиты четыре больших гвоздя.

Когда Ворошилов ввел Колю в комнату, Гольдберг сидел на кровати, привалившись спиной к печи.

— Свободен, — кивнул майор Ворошилову.

Коля остался со своим новым командиром роты один на один. Впервые, с того момента, как увидел его в Барашеве.

— Проходи, садись к столу, — пригласил майор.

Коля прошел и сел.

— Спирт тебе не предлагаю. В бараке непременно унюхают, начнутся расспросы, а тебе неприятности ни к чему. Но чайком я тебя угощу.

Гольдберг встал, сыпанул заварку прямо в стаканы и залил их кипятком из походного самоварчика.

— А ты, значит, вот где… — заявил Коля, рассматривая самоварчик, который сделали армейские умельцы, крупные куски колотого сахара и граненые стаканы.

— Да, — подтвердил майор. — Я тут.

Коля еще раз посмотрел на стол.

— И стаканы у тебя есть. Все пьют из кружек, а ты, значит, из стакана.

— А я из стакана, — майор подтвердил верность и этого наблюдения.

Коля вспомнил свое чаепитие с Рукомойниковым. Комиссар государственной безопасности поначалу очень ласково встретил его, угощал чаем с лимоном из красивых чашек, был очень любезен, сулил всяческие блага. А потом он упек его в Мордовию, где и подох бы скоро Коля от измождения, от тяжкой работы и скудного питания, если бы Гольдберг не предоставил ему случай умереть более почетной и быстрой смертью.

— Интере-есно, — протянул Коля.

— Что тебе интересно?

— Да все интересно. Как жизнь складывается. Из одного полка мы с тобой в училище поступали. Три года вместе учились. Лейтенантами в один день стали. А служба — разная.

— И что же тут удивительного? — не понял Гольдберг. — У всех служба разная. Кто-то командует фронтом, а кто-то бежит в атаку.

— Вот именно, — Коля поднял палец. — Кто-то. Кто-то, но не ты.

— А мне-то зачем? — не понял майор.

— Ну да, — согласился Коля. — Тебе незачем. У тебя шестьсот человек есть, которых ты погонишь на смерть.

— Не я, а приказ, — поправил майор. — Я его не выдумываю, а получаю от начальника штаба дивизии.

— Ну да, конечно, — усмехнулся Коля. — Это тебе начальник штаба приказал нас за колючей проволокой держать. Вали все на него.

— Начальник штаба тут не при чем. Тебя, например, я взял из-за колючей проволоки. Из-за такого же забора с вышками и часовыми на них. Так что в твоей персональной судьбе ничего не изменилось. Твоих попутчиков я тоже не из консерватории силой вытянул, а получил в «Дубравлаге». Причем, каждый, повторю, каждый давал добровольную подписку. Остальных арестовали особые отделы и осудил трибунал. Так что и в их судьбах тоже ничего не изменилось. Вместо того чтобы расстреливать перед строем, как это делалось два года назад, их употребят в дело. Своими смертями они помогут нашим частям выполнить боевую задачу. Пей чай, а то остынет, — Коля пододвинул стакан. — И сахар бери, не стесняйся.

Некоторое время оба молча пили чай.

— Красиво ты устроился, — прервал молчание Коля. — Самому в атаки ходить не надо, под бомбежкой лежать не надо.

Майор поставил стакан на стол.

— Если связисты идут в атаку, значит, командир у них — дурак! Ты подумай, что говоришь! Разве мы с тобой кончали пехотное или танковое училище? Нет, мы с тобой заканчивали училище связи. Наше место — при штабах, а не на передовой. Если бы твоя служба сложилась немного иначе, то ты сам, лично ты, капитан Осипов, переднего края, может, за всю войну в бинокль не увидал бы. Так что брось мне тут в глаза своей правдой тыкать. Герой нашелся. Александр Матросов мордовского замеса.

Коля не нашел ответа. В общем-то, это справедливо, но что-то все равно не так.

— Я не спрашиваю тебя про прежнюю службу, — снова начал разговор Гольдберг. — Но судя потому, что мне вчера пришел приказ комиссара госбезопасности Рукомойникова с требованием вернуть тебя обратно в двадцать первый лагерь, ты натворил что-то из ряда вон выходящее.

— От Рукомойникова?! — Коля поперхнулся чаем и с тревогой посмотрел на майора.

— Ну да. Его подпись стояла.

— И что ты думаешь делать? — не без тревоги в голосе спросил Коля своего былого однокашника.

— Вообще-то гэбня мне по уху, — раздумчиво начал Гольдберг. — Но если ты так соскучился по лагерю, то я тебя оставлю здесь, а там тебя встречным этапом подберут и отконвоируют на восток.

— Нет, Марик, по лагерю я соскучиться за три дня еще не успел.

— Ну и правильно, — одобрил майор. — У меня на тебя другие планы.

— Какие?

— А ты послушай, — Гольдберг посмотрел Коле в глаза. — Какой-то там гэбэшный комиссар для меня — ноль без палочки. Пусть он в своей Москве командует, а не у меня в роте. Я сюда назначен приказом командующего фронтом маршала Рокоссовского. Слыхал про такого?

— Ну, как же…

— Так вот, — продолжил майор. — В моей роте хозяин — я. Я и только я решаю, кто завтра будет жить, а кто перестанет дышать уже сегодня. Отпустить тебя на все четыре стороны я не могу, не имею права. Но есть два пути. Первый: ты можешь с риском для жизни искупить, как говорится, вину кровью. Потом я тебя исключу из списков роты в связи с переводом на новое место службы. Но этот путь очень опасен. После атаки из роты редко когда полсотни человек набирается живых. Поэтому я предлагаю тебе второй путь.

— Какой?

— Ты больше не заключенный. НКВД не имеет никакой власти над тобой. Ты — рядовой Советской армии. Пусть в штрафной роте, но — рядовой. Военнослужащий. На тебя распространяется действие всех приказов наркома обороны. В

Вы читаете Минус Финляндия
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату