— А что нам с ними делать, гражданин майор? — спросил уголовник из первой шеренги, недоуменно вертя лопатку в руках.
Вместо майора по-спартански лаконично ответил Ворошилов:
— Бить ненавистного фашиста!
— Рота! Нале-во! — скомандовал Гольдберг и снял пенсне. — Бегом марш! Сержантский состав — в хвост колонны.
Рота потрусила к передовой.
Видно, что и уголовников и армейцев в роту подбирали сплошь образованных и догадливых. До передовой никто не отстал, и расстреливать никого не пришлось. Зэки, вся вина которых состояла только в том, что за годы, проведенные в лагерях, они разучились ходить на дальние расстояния, лишь болезненно морщились, когда под босую ногу попадался острый камень. За километр до бывших советских траншей, занятых сейчас немцами, Гольдберг остановил роту, давая ей передохнуть, а сам вместе с Ворошиловым стал осматривать немцев в траншеях. Иногда он передавал бинокль сержанту, обмениваясь с ним впечатлениями от увиденного.
К Гольдбергу и Ворошилову подполз Коля.
— Ну и что там, гражданин майор? — у Коли хватало ума и такта не называть однокашника при посторонних ни Мариком, ни даже «товарищем».
— Да все хреново, — вместо майора ответил Ворошилов. — Их там сотни две окопалось. Два станковых, десятка два автоматов, остальные — с винтовками.
Коля протянул руку за биноклем, увидел цепочку немецких касок над наскоро насыпанным бруствером и констатировал:
— Три станковых пулемета на этом участке.
— Что делать будем? — непонятно у кого спросил Ворошилов.
— Атаковать, — отрезал Гольдберг. — Приказ есть приказ.
— Всех перебьют, — отрешенно предсказал старший сержант.
— В любом случае всех перебьют, — так же спокойно возразил Гольдберг. — Если мы не выбьем немцев, то меня и весь постоянный состав расстреляют за неисполнение приказа.
— Жалко, — Ворошилов взял бинокль у Коли. — Я хотел Берлин посмотреть. И вообще — Европу…
— Не успеем, — успокоил его майор. — Через восемь минут я даю сигнал к атаке. Постоянный состав идет вместе со штрафниками.
— А помощь какая-нибудь будет? — спросил Коля. — Ну, танки или авиация?
— Танки стоят без горючего, — пояснил Гольдберг. — Их последний раз перед Черниговом заправляли. Авиация переброшена под Киев для прикрытия переправы. Артподготовка будет. По моей ракете артиллеристы дадут шесть выстрелов из семидесятишестимиллиметровых. Снарядов больше все равно у них нет.
С минуту Коля думал. Он не первый раз был на войне, четыре года назад штурмовал линию Маннергейма и даже был награжден орденом за пойманного языка. Он вспомнил полковника Сарафанова, начальника штаба той дивизии, в которой начинал свою службу, и поставил его на свое место. А что стал бы делать полковник, окажись он в такой же ситуации?
— Есть шанс, — доложил он Гольдбергу и Ворошилову через минуту.
— Какой шанс? — насторожился Ворошилов.
— Докладывай, — приказал Гольдберг.
— Обыкновенно, — Коля кашлянул в кулак для солидности. — Фрицы эти шесть залпов примут за начало артподготовки. Они укроются на дне траншеи и станут пережидать. Когда залпы стихнут, они станут ожидать продолжения и не сразу поймут, что кино закончилось. Это даст нам минуты две. За это время мы успеем пробежать метров триста-четыреста, а если поднажмем, то и пятьсот. Нужно по-пластунски подползти ближе к немцам и только после этого давать ракету.
— Куда поближе? — усмехнулся майор. — Ты же видишь, что впереди нет ни единого кустика. Мы по этому полю, как по столу, ползти будем.
— Разрешите, товарищ майор? — вставил слово Ворошилов. — Вплотную-то мы действительно не подкрадемся, но метров за шестьсот… Немцы… Они же не с вышки наблюдение ведут, а из траншеи. Считай, с уровня земли. А как наша артиллерия шарахнет, то у них и вовсе отпадет желание поднимать голову. Ну а уж сто-двести метров придется под огнем…
— Добро, — принял решение Гольдберг. — Передайте по цепочке. Ползем до последней возможности, даже после того, как я дам ракету. Поднимаемся в атаку одновременно после первого залпа артиллеристов. Чем быстрее добежим до немцев, тем меньше нас тут поляжет.
Вправо и влево по залегшей цепи штрафников полетели слова майора. Постоянный состав передернул затворы автоматов, штрафники крепче сжали в руках лопатки. Цепь, не поднимая голов, двинулась на немцев.
Первые сто метров они проползли, не вызвав переполоха на немецкой стороне. Коля полз, вжимаясь всем телом в пожухлою траву, не замечая, как она колет живот и ноги, желая как можно сильнее прижаться к ней, матушке.
Бойцы проползли еще сто метров. Если бы Коле сейчас сказали, что он здесь всего каких-то полчаса, то он не поверил бы. Ему казалось, что он ползет уже полжизни.
За шестьсот метров немцы их заметили и открыли огонь.
— Ползем! — не поднимая головы, крикнул Гольдберг.
Пули свистели совсем низко, иногда вонзались в землю и откидывали корни травы, но убитых пока не было.
— Есть! — завопил кто-то рядом с Колей. — Есть! Я искупил!
Коля повернул голову на крик и увидел, что штрафник-армеец, скривившись от боли, протягивает к нему руку с раздробленной кистью.
— Смотрите! Смотрите! — радовался штрафник. — Я искупил!
Кисть сочилась кровью, красные капли падали на засохшую траву, а штрафник по-детски радовался тому, что он еще до начала атаки искупил вину кровью. Внезапно он замолчал и уткнулся лицом в траву. Следующая пуля попала ему в голову, которую он неосторожно приподнял.
Огонь стал совсем плотным, и Гольдберг вынул ракетницу.
XXII
Первый выстрел из пушки прошуршал над головами штрафников и лег за немецкой траншеей с большим перелетом.
— В атаку!.. — Гольдберг встал в полный рост. — Вперед!
Следом за ним поднялся Ворошилов.
— Быстрее, мужики. Всего шесть выстрелов будет! Надо успеть добежать!
Третьим встал Коля, и уже все шестьсот человек вскочили и тремя цепями побежали на немцев. С той стороны застучали станковые пулеметы, участилась ружейная стрельба, но второй наш снаряд лег уже ближе к траншее, и стрельба стала стихать. Шарахнул третий снаряд.
Артиллеристы пристрелялись. Этот снаряд взорвался всего в нескольких метрах от траншеи с немцами. Они совсем прекратили стрельбу и залегли, спасаясь от артобстрела.
Штрафники успели пробежать первую сотню метров из пятисот. Каждый понимал, что спасение можно найти только в немецкой траншее. Поэтому сейчас каждый хотел как можно скорее добежать до нее и начать убивать всех, на ком не наша форма. Ни криков «ура!», ни «За Родину, за Сталина!» не было. Каждый бежал молча и быстро, все сильнее стискивая в руках черенок лопатки.
Четвертый снаряд разорвался уже в самой траншее. Штрафники считали снаряды. Они понимали, что их осталось всего два, оценивали расстояние до немцев и старались сократить его как можно скорее.
Пятый снаряд в траншею не попал, но взорвался возле нее. Немцы уже не стреляли, и штрафники бежали по ровному полю в полной тишине. Шестой и последний снаряд перелетел через головы бегущих и угодил прямо в немцев.
Штрафники знали, что этот снаряд — последний. Немцы об этом не догадывались и продолжали лежать на дне траншеи, до которой штрафникам оставалось менее четырехсот метров. Через минуту
