Молодая женщина в бесформенном пышном платье с капюшоном бесшумно проходит вдоль ступеней, ведущих к амвону. В её руках кувшин, полный воды. Она поднимается на цыпочки у одной из колонн, отделяющих левый неф от центрального, и поливает цветы, растущие в подвесной корзине. Напоив их, переходит к другой колонне, за ней — к следующей.
Со скамьи для прихожан на неё внимательно смотрит мужчина. Ему за сорок, он высок, широкоплеч и в тёмном одеянии священника кажется грузным. Чёрные волосы с щедрой проседью, грубые, словно вытесанные из камня черты лица, суровый и тяжёлый взгляд… но сейчас мужчина смотрит на маленькую женщину в нелепом платье — и он почти красив, потому что его лицо словно озарено светом.
— Всевышнего трудно удивить, Веро, — замечает он, и его зычный голос рокотом разносится по Собору.
— Но иногда удаётся, — возражает она. — Ты хочешь эту историю?
— Конечно. Как и любую из твоих историй.
Женщина скрывается в правом нефе и возвращается уже без кувшина. Садится на скамью рядом со священником, снимает ботинок, упираясь носком в пятку. Священник присаживается перед ней на корточки, расшнуровывает и снимает второй ботинок, бережно массирует маленькую, как у ребёнка, ступню.
— Ты рассказывай, — просит он, забирая обе её стопы в свою большую ладонь.
Женщина сбрасывает капюшон, поправляет светло-пшеничные волосы, собранные в строгую причёску, и продолжает:
— Однажды Бог очень устал. Терпение Его воистину безгранично, но от того, что тебя никто не слушает, очень легко утомиться и опустить руки. Он же тоже чувствует, раз мы созданы по Его образу и подобию. Он устал и решил начать с самого начала. Собрал все на свете ветра в один исполинский Ураган и обрушил его на мир.
— Веро, ты путаешь, — священник с укоризной качает головой. — Это был Потоп. Не ураган.
— Потоп был в другой раз. Я помню.
Она зевает, прикрывая рот ладонью. Он снова садится рядом с ней, и женщина укладывается головой ему на колени.
— Устала?
— Немного. Трудно весь день на ногах, — виновато улыбается она и повествует дальше: — Так вот. В то время жил один странный человек. Он любил этот несовершенный и неугодный Богу мир, любил его, несмотря ни на что. Каждую минуту своей жизни он считал подарком. Этот человек умел ценить мгновенье и видеть красоту там, где никто её просто не замечал. Он искренне считал мир уникальным.
— Я соглашусь с ним, — кивает священник.
— Если ты будешь перебивать, я запутаюсь и забуду, о чём говорила. Так вот. Человек. Маленький, обычный, неприметный человек с огромным сердцем. Он увидел Ураган, который приближался, неся погибель всему. И так велико было его желание спасти этот мир, что он превратился в миллиард бабочек.
— Откуда ты знаешь про бабочек?
— Ксавье! — укоризненно восклицает она.
Священник бережно гладит её пшеничные волосы, пряча улыбку.
— Бабочки. Я много читала про них, оттого и знаю. Миллиард самых разных бабочек всех размеров и существующих на свете цветов. Они поднялись в воздух, и Ураган втянул их в себя. Всех до единой. И расцвёл невероятным цветком, которого Бог прежде не видывал. И Всевышний увидел великолепие этого цветка, этих бабочек, красоту мира этого маленького незаметного человека и остановил Ураган. Мир, сам по себе способный на чудо, должен жить. Творец заслуживает прощения.
— А что стало с бабочками? Они же такие хрупкие, — хмурится священник.
Вероника вздыхает, возится, устраиваясь на жёсткой скамье поудобнее, молчит какое-то время. Поглаживания успокаивают, убаюкивают её. От пальцев священника пахнет сандалом.
— Я хотела бы закончить эту историю и не рассказывать дальше, но ты сам спросил, — тихо вздыхает она. — Хрупкие бабочки погибли. Их изломанные крылышки осыпали мир. Люди подумали, что это красиво. А Бог подумал, что это грустно.
— А что думаешь ты?
— Я думаю, что это справедливо. Как цена спасения целого мира.
— Как жертва Сына Божьего?
— Мы все — дети Бога.
И снова в Соборе воцаряется тишина. Вероника тихо дремлет, Ксавье осторожно поглаживает её по голове, стараясь не растрепать причёску, и задумчиво глядит вверх. Там, под самыми сводами церкви — небо. Звёздное небо, которого лишены все, живущие под Куполом в Азиле.
«Мы спрятались под Куполом от Божьего ока, — думает Ксавье. — Как под камнем. И полагаем, что Он не видит нас, и так мы спасёмся. Но Веточка права: мир, в котором люди не слышат голоса Бога в себе, может спасти только чудо. Мы почти двести лет сидим под камнем и ждём его, не понимая, что спасётся лишь тот, кто способен на чудо сам…»
Он смотрит на бледные щёки Вероники, слушает её спокойное дыхание. Слегка постукивает пальцем по её тонкому запястью.
— Не засыпай, Веро. За тобой вот-вот приедут.
— Я хочу, чтобы он загулял и забыл про меня, — бормочет она, не открывая глаз. — Так уже столько раз было… Я не хочу возвращаться.
— Я знаю, Веточка. Но есть такое понятие — «долг». Это превыше любых желаний. Я всегда рад тебе, но твоё место — там, в семье, рядом с дочерью.
— И даже когда придёт время…
— Не начинай, — мягко перебивает он. — Я не хочу, чтобы ты уезжала отсюда с тяжёлым сердцем.
Вероника ощупью находит его руку, кладёт ладонь себе под щёку и замирает.
— Дома я больше всего скучаю по прикосновениям, — еле слышно говорит она. — Простым человеческим прикосновениям, несущим тепло.
— А как же Амелия?
— Это дочь своего отца, — безжизненным тоном отвечает Вероника и умолкает надолго.
Из оцепенения их выводит резкая трель звонка. Ксавье поднимается и идёт открывать, Вероника со вздохом приступает к обуванию. Когда священник возвращается в сопровождении Доминика Каро, Вероника сидит на скамье такая, какой её все привыкли видеть дома — тихая, поникшая, похожая на собственную тень.
— Заждалась? — подмигивает ей Ники. — Иди в машину, мне надо переговорить со святым отцом с глазу на глаз.
Она послушно кивает и покидает Собор. Только убедившись, что
