— Надо же — и правда духами пахнет! — радостно восклицает она. — А у нас только потаскухи себя ими поливают, чтобы не вонять под мужиком. Так ты, оказывается, шлюха, а, Советник?
— Что вам надо? — стонет сквозь зубы Робер.
Вместо ответа девица хватается за арбалетный болт в его плече и дёргает в сторону. Пьер кричит, срывая горло, пытается оттолкнуть налётчицу левой рукой. Она скалит зубы, отступает на шаг, перезаряжает арбалет и стреляет Советнику Роберу в голову.
— Вот что, — хмуро бросает она и шагает к грузовику.
Шесть человек окружает машину. Один из налётчиков выволакивает из кабины перепуганного водителя, стучит кулаком по борту.
— Кто есть — на выход. Тем, кто сдастся, сохраним жизнь, — басит он.
В крытом брезентом кузове слышно движение, шёпот.
— Ещё раз повторяю: сдадитесь — пощадим. Считать не умею, потому выходите сейчас, или…
Брезентовый полог вздрагивает изнутри, приподнимается, являя паренька лет двадцати в форменной куртке. Он бледен от страха, баюкает ушибленную руку, жалобно смотрит на налётчиков. Трое держат его на прицеле арбалетов.
— Жалкое зрелище, — презрительно фыркает девица. — Спускайся и иди во-он к нему.
Парень неловко спрыгивает, переминается с ноги на ногу. Его толкают туда, где стоит на коленях водитель грузовика.
— Сколько вас там? — спрашивает немолодой коренастый мужчина.
— Четверо, — севшим голосом отвечает полицейский.
— Стрелять-то умеете? — не унимается девица.
У парня краснеют уши, он стыдливо опускает глаза.
— Давай дым, — говорит коренастый одному из спутников.
Тот послушно кивает, поджигает свёрток, который держал в руках, и швыряет в кузов. Из-под брезента медленно расползается едкий дым, слышится отчаянный кашель. Полог снова приподнимается, выпуская человека. Девица вскидывает арбалет, щелчок — и человек мешком валится под колёса грузовика с пробитым виском. Содрогаясь от кашля, через борт грузовика перелезает ещё один полицейский — и тут же получает обрезок стального штыря в грудь.
— Остался один, — мурлычет девица. — Ну, выходи. Я тебя жду.
Воцаряется тишина. Лишь тихо поскуливает стоящий на коленях парнишка. Четверо налётчиков стоят перед кузовом, выжидают. И вдруг тишину нарушает нарастающий звук: тоненький свист, идущий изнутри грузовика. Резко откидывается брезентовый полог, и из дыма возникает фигура человека в длиннополой куртке и маске-респираторе, закрывающем лицо. В руках человек держит предмет, напоминающий ружьё с гибким шлангом, ведущим к баллонам за плечами.
— В сторону! — глухо несётся из-под маски.
Шофёр и паренёк-полицейский в отчаянном прыжке бросаются к перилам моста. Стоящие возле кузова грузовика налётчики не успевают отреагировать, и спустя секунду их окутывает ревущая струя пламени, бьющая из странного ружья.
Визг. Жуткий, нечеловеческий визг. Живые факелы мечутся на мосту, падают в грязь, вздрагивают в судорогах и замирают. Один из пылающих людей прыгает в Орб. Вонь горелой плоти настолько остра, что ощущается даже через фильтры старого респиратора. Стеклянные глазницы маски делают человека с огнемётом сновидцем. Будто не человек он вовсе, а громадная морская рыбина, которой снится, что она заживо сжигает людей. Рыбина никогда прежде этого не делала, и ей непонятно, что она должна при этом чувствовать. Рыба смотрит сон и не чувствует ничего.
Палец, давящий на спуск, расслабляется. Миг — и будто не было свистящего огненного вихря. Лишь тихо потрескивают на обугленных телах язычки пламени и тянет бесконечное «Аааааааааа…» уцелевший полицейский. Морской хищник в человеческом облике протягивает пареньку руку и спокойно говорит голосом Бастиана Каро:
— Поднимайся. Глубоко дыши ртом. Надо оттащить с дороги тела. Мы обязаны довезти оружие в Ядро.
Рыбина плывёт к искорёженному электромобилю, склоняется над трупом Пьера Робера. Человеческой рукой закрывает мёртвому Советнику глаза, закрепляет огнемёт за спиной и вытаскивает тело через разбитое окно. Губы и язык не повинуются рыбине, она не может сказать ни единого слова из тех, что бьются внутри. Рыба ловит ртом воздух, ей тесно и душно в человеческом теле, ей тяжек груз людского разума и чужды эмоции, сдавившие её, словно корка льда.
Покрытый грязью и пеплом дорогой ботинок равнодушно наступает на обугленную кисть руки того, что раньше было девушкой. Рыбина пересчитывает трупы: пятеро. Удовлетворённо кивает, относит тело Советника Робера в колкую траву у дороги и уплывает прочь.
— Месье Каро… — тихо окликает полицейский. — Как же мы теперь?..
— Сейчас. Сейчас поедем, — собственный голос похож сейчас на шелест листьев.
— А если к этим подмога? — спрашивает водитель.
— Мы обязаны доставить груз.
Бастиан Каро бросает взгляд на Собор, высящийся за мостом. По ступеням бегут четыре фигуры в тёмных одеждах. Бастиан хватается за огнемёт и только потом соображает, что это спешит к ним отец Ланглу и кто-то из служек. А вдоль стены между Вторым и Третьим кругом едут два полицейских электромобиля. Парнишка-полицейский бежит навстречу машинам, кричит, машет руками.
Советник Каро опускает огнемёт и бессильно садится в грязь на обочине. Одновременно наваливается пустота, запоздалый страх и осознание того, что его единственный друг мёртв.
— Пьер… как же так? Да что ж это… А как же Софи? Что я ей скажу?!
В витражах высоких окон Собора тень громадной рыбы беспокойно проплывает из стороны в сторону, ходит кругами, словно ищет кого-то…
Ветер сегодня с моря. Сырой и горячий. В комнатах душно, будто в теплице. У Ивонн снова болят суставы, и она срывает зло на прислуге. В такие дни, как сегодня, лучше ей вообще не попадаться. Топот лёгких ног по коридору, сдавленные рыдания. Не иначе свекровь опять довела новую горничную.
Вероника откладывает книгу, подтягивает колени к груди. Ей уютно в любимом убежище — на старом комоде у окна, меж двух библиотечных шкафов. Но ощущение уюта пропадает, стоит вынырнуть из мира книжных страниц в перекошенный дождём полдень. Веронику вновь охватывает тревога, от которой она пытается избавиться уже несколько дней. Слуги шепчутся, что в городе беспорядки, людей вешают на фонарных столбах и их кровью красят оконные рамы. Говорят, полиция хватает на улицах всех без разбора и сажает в тюрьмы. Говорят, бесчинства охватили весь Третий круг, и уже во Втором неспокойно. Говорят…
В газетах всё более сдержанно. Да,
