Но одно другого не исключает. Спиридон мог служить в Орде, подвергнуться пытке, а после, как ветеран, осесть в Новгороде и начать торговлю или ремесло. Или заниматься, как баскак, сбором оброка. Так и поступали многие ветераны.
Внук Спиридона, Лука Кузьмич, упоминается в актах как владетель нескольких оброчных статей в Двинской земле. Ему же приписывается выкуп из татарского плена Великого князя Московского Василия Васильевича Темного (около 1445 года).
Еще один источник. Родословная и геральдика трех знатнейших родов российских.
Герб города Костромы, всемирно известной своим Ипатьевским монастырем, менялся при Романовых несколько раз. Не один раз изменялась и геральдика города Бежецкий Верх, центра пятины Новгородского удела. Обращает на себя внимание тот факт, что при императоре Александре II приглашенный им барон Бернгард Карл, мастер в области городской геральдики и еврей по происхождению, заменил единый куст малины на гербе Бежецкого Верха, образно, тремя кустами, поместив в серебряном поле герба «три ветки малины в столб». Этот герб Бежецкого Верха, земли в окрестности которого принадлежали в том числе потомку Мурзы Чета – Михаилу Сабурову и были вложены им в Симонов монастырь на поминание рода, не был утвержден. Однако эскиз герба известен тем, кто занимается историей городских гербов. Дело в том, что «три куста малины в столб» напоминали всем три ветки потомков Чета, которые сохранились в веках под именами Годун, Велья и Сабур.
Мурзу Чета, основателя Ипатьевского монастыря, до крещения именовали Атун Анданович. Имя его в крещении было Борис. А Захария, о чем говорят историки, – это нечто типа Мастера. Появился в русских землях Чет-Захария (Борис) именно в XIV веке. В 1330 году он заложил монастырь.
Само его имя Атун восходит к монгольскому odon (звезда) и одновременно представляет собой русскую адаптацию тюркского ajdyn, ajdun (свет, блеск, сияние). То есть попросту Просвещенный.
Итак, Чет-Мурза – выходец из Золотой Орды. Летописец относит прибытие его в Россию к 1330 году – «в лето 6838 прииде из Орды князь Чет, а во св. крещении Захария», – и передает следующие подробности. «В Москве был милостиво принят и обласкан великим князем Иоанном I Даниловичем Калитой, крестился с сыном, приняв имя Захарии, а сына нарекши Александром, и навсегда остался в России» (Карамзин, «История государства Российского». Т. IV. СПб., 1819. С. 242, прим. 324, 574).
Он является родоначальником целой группы дворянских родов, сыгравших впоследствии громадную роль в исторических судьбах России.
«Его нисходящие по прямой линии: внук – Дмитрий Александрович Зерно, правнуки – Иван и Константин Дмитриевичи Шея, праправнуки – Федор Иванович Сабур, Иван Иванович Годун и Вельямин Андреевич, сын Андрея Константиновича, по прозвищу Глаз – вот непосредственные, ближайшие родоначальники Зерновых, Шеиных, Сабуровых, Пешковых (они же одно время писались Сабуровыми-Пешковыми), Годуновых и Вельяминовых» (Кн. Долгорукий. «Российская родословная книга». Т. IV. СПб., 1857. С. 76–77, 19).
Я думаю, мы смогли показать, что отношения между ханами Орды и князьями в уделах были родственными и что князья, попадая на воинскую службу, брали воинское прозвище, в миру оставаясь со своим именем. И наоборот. Это были ветки одной семьи, но разных профессиональных каст.
* * *Пойдем далее.
До 1374 года Мамай не проявлял враждебности в отношении Великого князя Владимирского: напротив, по собственному почину, например, посылал Дмитрию Ивановичу «ярлык на великое княжение», хотя полагалось, чтобы князья сами обращались с просьбой об этом ярлыке. Известно также, что в 1371 году Дмитрий Иванович навестил Мамая и «многы дары и великы посулы подавал Мамаю». Дружил, значит, князь с воинством. Но под 1374 годом летопись сообщает о бесповоротном «розмирии» Дмитрия Ивановича с Мамаем, которое, по мнению историков, в конечном счете и привело к Куликовской битве.
В «Сказании о Мамаевом побоище» изложена программа собравшегося в поход на Москву Мамая – программа, которую у нас нет никаких оснований считать произвольным вымыслом автора «Сказания», хотя нет никаких оснований и не считать вымыслом, потому как «Сказание» сие является юбилейным изданием к трехсотлетию данной битвы и написано выигравшей ее стороной. Однако историки относят данный документ к бесспорным источникам.
Прочитаем: «Мамай… нача глаголати ко своим упатом и князем и уланом: „Аз тако не хощю творити, како Батый; како изждену князи и которые породы красны довлеют нам, и ту(т) сядем, тихо и безмятежно поживем…“. И многи Орды присовокупив к себе и рати ины понаимова. Бесермены и Армены, Фрязы, Черкасы, Ясы и Буртасы… И поиде на Русь… и заповеда улусом своим: „Ни един вас не пашите хлеба, да будете готовы на Русские хлебы…“».
Слова эти трактуются в научных кругах так, что Мамай намеревался не просто подчинить себе Русь, а непосредственно поселиться со своим окружением в ее лучших городах.
Ордынские правители никогда не стремились жить в городах. Тот, кто стремился, тот жил. Достаточно вспомнить Казань, Звенигород, Касимов, города ханские и их царевичей, уж не говоря о многих других городах, где жили ордынцы. Столь же несовместимы с порядками Золотой Орды, да и любой другой Орды, наемные войска, на которых, как нам постоянно говорят знатоки, возлагал большие или даже основные свои надежды Мамай. Словом, Мамаева Орда была принципиально другим структурным подразделением, нежели любая известная нам Орда, и ставила перед собой иные цели.
Поход Мамая на Москву истолковывается обычно только как средство заставить Русь платить ему дань в том же объеме, в каком ее получала Золотая Орда при «благополучных» ханах. Так, автор ряда сочинений о Куликовской битве В. В. Каргалов утверждает: «По свидетельству летописца, послы Мамая „просили дань, как при хане Узбеке и сыне его Джанибеке“… Требование Мамая было явно неприемлемым, и Дмитрий Иванович ответил отказом. Послы, „глаголяху гордо“, угрожали войной, потому что Мамай уже стоит „в поле за Доном со многою силою“. Но Дмитрий Иванович проявил твердость».
Объективность работы «специалистов» видна на этом примере. Каргалов, подобно многим другим историкам, сумел попросту «не заметить», что на той же самой странице цитируемого им источника сообщено как раз об уплате Мамаю требуемой им дани!
Поначалу Дмитрий Иванович в самом деле не хотел ее платить, поскольку знал, что такой ордынский выход платится только в случае войны, а Мамай не имел статуса походного хана, а посему и не имел права на ту дань, какую он требовал. Однако затем, посоветовавшись с митрополитом, который сказал, что Мамай «за наша согрешениа идет пленити землю нашу» и «вам подобает, православным князем, тех нечестивых дарми утоляти четверицею…», Дмитрий Иванович «злата и сребра много отпусти Мамаю». Решение странное. Почему четверицей, то есть не десятину, а вчетверо больше? Почему все-таки заплатил после отказа? И много других почему, если не предполагать, что он просто
