М. А. Салмина в своей работе убедительно обосновывает вторичность Пространной летописной повести по отношению к Краткой, показывая, что она является распространением последней (преимущественно риторического характера). Причём у её автора не хватает терпения до конца выдержать этот «высокий штиль», в результате чего по мере приближения к концу Пространная повесть всё более и более приближается по стилю к краткому рассказу.
«Задонщина».
«Задонщина» сохранилась в шести списках:
1. РГБ, Собрание Ундольского, № 632, XVII век, наиболее полный список [У].
2. ГИМ, Собрание Музейское, № 2060, конец XVI века, без начала [И-1].
3. ГИМ, Собрание Музейское, № 3045, начало XVI века, отрывок [И-2].
4. Женевский, БАН № 1.4.1, отрывок, XVII век [Ж].
5. РНБ, Собрание Кирилло-Белозерского монастыря № 9/1086, 70–80-е годы XV века [К-Б]. (Это сокращённая переработка первой половины произведения, сделанная известным писцом Ефросином.)
6. ГИМ, Собрание Синодальное, № 790, XVII век [С].
Каждый отдельный список «Задонщины» имеет множество искажений и дефектов, что делает невозможным достоверную реконструкцию первоначального текста произведения. «Задонщина» представляет собой поэтический отклик на события Куликовской битвы. В тексте памятника содержится множество цитат и реминисценций из «Слова о полку Игореве», местами искажённых и переосмысленных, что свидетельствует о недостаточном понимании древнего и трудного текста «Слова» автором и позднейшими переписчиками.
Сказание о Мамаевом побоище.
Сказание известно более чем в 150 списках, разделённых Л. А. Дмитриевым на 8 редакций, некоторые из которых представлены, в свою очередь, несколькими изводами.
Первые четыре описанных редакции, за исключением Забелинского и Михайловского изводов Основной редакции, дошедших до нас в исключительно поздних списках, могут быть отнесены к концу XV–XVI веку. Точная датировка возникновения каждой рассмотренной редакции и извода практически невозможна. Оставшиеся четыре редакции «Сказания» созданы в XVII–XIX веках и не представляют непосредственного интереса.
Житие Сергия Радонежского.
Житие Сергия Радонежского практически исчерпывающе исследовано Б. М. Клоссом. Первоначальный текст Епифания Премудрого (1418–1419 годов) до нас не дошёл. Его большой фрагмент (начиная с «Предисловия» до главы «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине») сохранился в составе Пространной редакции первой трети XVI века и опубликован Клоссом. Впрочем, нет полной уверенности, что авторский текст в ней не искажён позднейшими редакторами.
Подведём краткие итоги.
В самом начале XV века события Куликовской битвы нашли отражение в Краткой повести Троицкой летописи, которая до нас не дошла, и в созданной на её основе Пространной летописной повести.
Эпизод предполагаемого посещения перед битвой Дмитрием Донским Сергия Радонежского содержался, скорее всего, уже в житии последнего, написанном Епифанием Премудрым. До нас он дошёл в составе Пахомиевых редакций жития, составленных в первой половине XV века.
Во второй половине того же столетия было составлено поэтическое произведение о Куликовской битве, вскоре после этого довольно неумело сокращённое, – «Задонщина». Она была частично переработана после 1475 года. Произведение это написано в духе государственной идеологии того времени.
Наконец, в первой четверти XVI века создаётся самое подробное и сюжетно увлекательное повествование о Куликовской битве – «Сказание о Мамаевом побоище». Создававшееся изначально как «исторический роман», оно требует максимально осторожного подхода к содержащимся в нём сведениям. Это произведение оказалось впоследствии самым популярным. На протяжении XVI–XIX веков было создано несколько его редакций, обраставших постепенно всё более фантастическими подробностями.
Так что источники наши практически все литературные.
Например, если рассмотреть наиболее подробное и наиболее цитируемое произведение «Сказание о Мамаевом побоище», сомнений не остается.
В «Сказании» очень много имён, известных только по этому произведению, количество которых к тому же подозрительно возрастает от более ранних редакций и списков к более поздним, упоминаются мелкие удельные княжества, не существовавшие в 1380 году. «Сказание» содержит также целый ряд анахронизмов: во всех его редакциях (кроме Летописной и Киприановской, входящих в состав летописей, где имя литовского князя механически исправлено, что местами входит в противоречие с контекстом), союзником Мамая указан не Ягайло, а Ольгерд, умерший за три года до Куликовской битвы.
Это сознательный литературный приём, призванный усилить драматизм повествования: братья Ольгердовичи, выступившие на стороне Московского великого князя, пошли на правое дело вопреки воле отца, а не брата!
В основной редакции вместо коломенского епископа Герасима Дмитрия Ивановича благословляет на битву епископ Геронтий, занимавший коломенскую кафедру с 1453-го по 1473 год.
Покидая Москву, Дмитрий Донской молится перед иконой Владимирской Богоматери, которая, как известно, была перенесена в Москву только в 1395 году.
В «Сказании» упоминаются Константиновские (Константино-Еленинские) ворота московского Кремля, ещё в 1476 году называвшиеся Тимофеевскими[49]. И т. д. и т. п. Об этом мы поговорим подробнее чуть далее.
Всё это убеждает в том, что произведение изначально создавалось как «исторический роман», и, хотя это и самый красочный и подробный рассказ о событиях Куликовской битвы, относиться к его подробностям следует с предельной осторожностью. Откуда вообще могли взяться в произведении, написанном спустя столетие после события, эти имена и подробности? Вспомним, что конец XV – первая половина XVI века – это время расцвета боярских «вольностей», с которыми впоследствии с переменным успехом будет бороться Иван Грозный, время бесконечных местнических споров и притязаний, для обоснования которых использовались как официальные летописи и разрядные книги, так и их доморощенные аналоги (родословные росписи).
В последних особенно пышным цветом расцвели всякого рода легенды, а то и прямые подлоги, перекочёвывавшие «за давностию лет» в официальную документацию.
Эталоном для подобных «исторических доказательств» можно считать официальную легенду о происхождении правящей династии Московского государства от брата римского императора Августа.
Прослеживая, как в различных списках «Сказания» появляются многочисленные эпизодические персонажи, встречающиеся среди предков различных знатных фамилий XV–XVII веков, невольно убеждаешься, что их источником являлись именно эти «доморощенные» разряды, а в иных случаях, может быть, и устные пожелания заказчиков конкретных списков.
* * *Вернемся к рассмотрению состава войска «московской коалиции».
Если принимать свидетельство летописи Дубровского, следует заключить, что так называемая «московская» коалиция русских земель, сложившаяся в 1375 году, продолжала существовать и в 1380-м. В любом случае именно воины этих княжеств: Московского, Владимирского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Моложского, Стародубского, Кашинского, Смоленского, Новосильского, Оболенского, Тарусского, возможно, Суздальско-Нижегородского и Муромского и их уделов – принимали участие в Куликовской битве.
Перечень князей в этой росписи полков подозрительно напоминает перечень участников похода на Тверь в 1375 году в той же летописи. С другой стороны, различия между ними довольно хорошо объясняются политической ситуацией 1380 года. Так, в росписи отсутствуют нижегородские князья, которым было не до участия в очередной военной кампании после двукратного разорения их владений в 1377-м и 1378 годах.
На правом фланге – полочане под командованием литовского князя Андрея Ольгердовича (Полоцкого). К сожалению, точно не известен весь комплект имен князя Полоцкого. Андрей – это христианское имя, отчество Ольгердович – языческое.
Младший брат Андрея, Яков, имел еще языческое имя – Ягайло и славянское – Владислав. Двоюродный брат Андрея, Юрий, был «по совместительству» язычником Витовтом и католиком Александром. Причем в католичество он за свою жизнь крестился, по мнению историков, как минимум трижды. К слову сказать, мы
