Вдова мрачно кивнула и ответила: «Что ж, раз уж Его честь так по-отечески к нам отнесся, мы все будем ему признательны. И какие же шутки Его честь может показать?»
Я почувствовал, как у меня упало сердце. Вы знаете, что я не склонен краснеть от стыда…
– Так и есть! Только когда выпьешь! – вставил Трагик. Комик улыбнулся. По тихому «ш-ш-ш!», пробежавшему по вагону, он понял, что слушатели на его стороне, поэтому удержался от остроумного ответа и продолжал: – Как правило, не склонен, но всему свое время. Тогда, в присутствии смерти, о которой настойчиво напоминали мне свечи вокруг гроба, мигающие сквозь дым, мне показалось, что шутки сейчас неуместны. Смех же Дэна, когда он заговорил, вызвал у меня почти отвращение.
«О, – сказал этот малый, – он удивительно смешной человек! Я видел сегодня, как он играл, и думал, что у меня от смеха пуговицы от штанов отлетят».
«А что он делал, Дэн?» – спросила одна из девушек.
«Клянусь Богом, он представлял покойника. Смешнее я ничего в жизни не видал».
Его прервали отчаянные рыдания вдовы, которая, накрыв голову передником, села рядом с гробом; она тянула к покойнику руку, пока не коснулась его мраморной щеки, и стала раскачиваться взад-вперед, заливаясь слезами. Все ее самообладание, казалось, рухнуло в одно мгновение. Некоторые из молодых женщин из сочувствия к ней тоже залились слезами, и вся комната тут же превратилась в сцену безграничного горя.
Однако же сама цель организации поминок требовала бороться с горем и его бурными проявлениями. Те в комнате, кто был сильнее и опытнее, переглянулись и тут же приняли меры. Один старик обнял рукой вдову, с большим трудом поднял ее на ноги и отвел обратно на прежнее место в углу у очага, где она еще немного посидела, раскачиваясь, но уже молча. Каждый из тех парней, у которого на коленях сидела плачущая девушка, обхватил ее руками и принялся целовать и утешать, и вскоре рыдания прекратились. Тот же старик, который подходил к вдове, произнес, почти извиняющимся тоном: «Не обращайте на нее внимания, соседи! Конечно, так все женщины себя ведут, когда у них душа болит. Бедняжкам тяжело, да, все время держаться, и на них нельзя сердиться, когда они срываются. А мы, мужчины, ведем себя иначе!»
Мужчина этот всем своим видом выражал железную решимость, но его дрогнувший голос показал мне, что самообладание дается ему не без усилий.
«Кто он?» – спросил я у сидящего рядом человека.
«Да ведь это брат покойника, сэр!» – ответили мне. Это слова оправдания сопровождались покачиванием головы, кивками и выражениями сочувствия и симпатии:
«Воистину, так и есть!»
«Видит Бог, это правда!»
«Женщины, в конце концов, – всего лишь женщины!»
«Бедное создание; да облегчит Господь ее страдания!»
Под эти восклицания Дэн продолжал говорить как ни в чем не бывало. То, что его усилия не пропали даром, подтверждали повеселевшие лица всех присутствующих.
«Ничего смешнее в жизни не видал! Он сам был покойником, но совсем не мертвым. Ну и странные же получились поминки! Покойник ухитрялся выпить пунш у плакальщицы, стоило ей только задремать».
Тут плакальщица, которая сидела на низкой табуретке рядом с гробом вдали от очага, услышала сквозь сон, что ее подозревают в пренебрежении своими обязанностями. Она мгновенно проснулась и, бросив на говорящего сердитый взгляд, заявила: «Плакальщицы не спят до тех пор, пока над могилой не будут сказаны все слова». Затем, словно для того, чтобы показать, что она сама вовсе не спит, добрая женщина подняла вой. Начавшись на тихой и печальной ноте, этот звук становился все громче и пронзительней, пока, казалось, от него не зазвенели и задрожали даже стропила дома. С этого мгновения плакальщица весь остаток ночи время от времени принималась завывать, выбирая такие моменты, когда перерыв в событиях придавал наибольшее значение ее скорбным обязанностям. Тем не менее никто не считал ее профессиональные труды помехой, а продолжал так, будто ничего не происходит. Нет, сначала собравшиеся смущались, но через некоторое время плач стал для них ничуть не большей помехой, чем тиканье стенных часов, свист ветра или шум и плеск волн. А Дэн продолжал: «Потом он взял табак и швырнул его в физиономии полицейским».
«Для чего же он это сделал? Только зря потратил табак на таких типов», – спросила сурового вида женщина.
«Наверняка чтобы вывести их из строя!»
«Вывести их из строя! Табаком! Табаком! – язвительно произнесла она. – Не таким бы я способом выводила из строя полицейских; хоть, впрочем, они и так никуда не годятся. Их надо ветками терна по черепу, и покрепче!»
Последовала короткая пауза, которую прервала старуха, сказав рассудительно: «Кто бы мог подумать, что на поминках разыгрывают комедии! Может, и так, но только я полсотни лет хожу на поминки и еще никогда не видела там комедий».
Услышав такое, Дэн сразу же бросился защищать свой выбор: «Все потому, что этот джентльмен не был настоящим покойником. Если бы вы его видели, как я в тот вечер, вы бы животы надорвали от смеха, ручаюсь!»
«Покойники вообще-то серьезные, – заметил старик. – Думаю, было бы хорошо побывать на веселых поминках, чтобы немного развлечься».
Похоже, Дэну не понравилось, что его все время прерывают. В парне взыграл импресарио, и ему явно хотелось осуществить то, что он считал своим вкладом в развлечение, поэтому он пустился в объяснения: «Может, и так, но разве вы не понимаете, что это был не настоящий покойник, а человек, который только притворялся покойником? Это была постановка, а Его честь – самый лучший комик из всех, каких я видел».
– Ограниченные возможности вызывают ужасные последствия! – пробормотал трагик, но никто не обратил на него внимания, и комик продолжал свой рассказ:
– Дэн повернулся ко мне и говорит: «Не могли бы вы, Ваша честь, сделать что-нибудь забавное?»
«Упаси Бог! – отвечаю я. – Я не могу развлекать людей в присутствии покойника, это было бы неуважением!»
«Выкиньте это из головы, сэр, – говорит тогда брат покойника, – конечно, все эти друзья и соседи пришли сюда из уважения, и все-таки они изо всех сил стараются развеселить бедную вдовушку, которую мало что может утешить в ее горе. И помочь ей забыть горе – это уж наверняка доброе дело!»
Что ж, то явно было правдой, и я уступил требованию, сказав, что изо всех сил постараюсь их позабавить. Только мне надо минутку подумать, с их позволения. С деликатностью, присущей ирландцам, эти добрые люди начали беседовать друг с другом, якобы оставив меня в покое, как я того хотел. Дэн улыбался всем вокруг с сознанием,
