– Он ворует мои слова! – тихо пробормотала швея. Она не посмела заговорить громко из страха оскорбить рассказчика: Мерфи был доброй душой и часто оказывал ей мелкие услуги.
– …Судьи ужесточили правила и совсем запретили детям наниматься на работу. Мы все чуть с ума не сошли. Рождественской пантомимой в тот год у нас должна была стать «Золушка». В ней играли в основном дети, и все декорации, реквизит и костюмы были уже готовы. Шло время, и я начал беспокоиться. Детей нужно долго обучать и тренировать, и если ты берешь их без подготовки, то дело это нелегкое. Как правило, таких вокруг полно, и при обычных обстоятельствах, если не спохватиться слишком поздно, находится очень много малышей, которые уже играли в спектаклях раньше, и им нужно только освежить навыки и показать, что делать в новой пьесе. Ясно, у каждого театра есть свой список таких детей, которых нанимают каждый раз, – я это говорю, чтобы вы не подумали, будто я единственный первоклассный постановщик пантомимы, работающий со статистами! И вот настал такой момент, когда босс спросил у меня, сколько детей я нанял, и я был вынужден ответить: «Простите, ни одного! Разве вы не помните, что сами не велели мне нанимать этих чертовых малолеток? Я и не нанял!»
Старик Густав был из тех, кто никогда не злится, не ругается и не топает ногами, как некоторые; но язык у него ядовитый, что гораздо хуже. И вот он говорит: «Ах, вот как? В таком случае, мистер Мерфи, позвольте мне сказать вам вот что. Если у меня не будет статистов – не будет массовки, а если не будет детей, тогда уж не знаю, зачем мне нужен постановщик пантомимы, понятно?»
«Понятно!» – отвечаю я и выхожу, пошатываясь.
Я курил у запасного выхода, когда прибежал посыльный, крича: «Вас хочет видеть босс, Мерфи, немедленно!»
Когда я вошел, старик сказал мне очень мягко – так мягко, что я заподозрил, что он задумал какую-то подлость: «Между прочим, Мерфи, когда будешь нанимать их, я хочу, чтобы ты проставил в контракте в качестве нанимателя свое имя. Как знать, может быть, это будет тебе полезно, а для меня это ничего не меняет».
Он еще не договорил, а я уже понял, к чему он клонит, ведь я быстро соображаю.
«Хо-хо! – говорю я себе. – Вот какую игру он затеял, а? Я должен быть их нанимателем! А потом, когда в соответствии с новым законом заявятся полицейские, меня, как нанимателя, и загребут!»
«Могу я получить бланки договора, сэр?» – спрашиваю я тогда.
«Конечно, сколько угодно. Отнеси этот заказ Майлзу, и пускай он их тебе напечатает. – С этими словами Густав вырывает бланк из книги заказов и отдает его мне вместе с образцом контракта, в который он внес изменения. – Скажи им, чтобы напечатали вот так, я там поменял имя».
«Тогда, сэр, – говорю я, – это значит, что я вам их нанимаю. Полагаю, я могу делать с ними все, что захочу?»
«Несомненно, несомненно, – отвечает он. – Тебе дается полная свобода в этом вопросе. А уж потом, когда они мне понадобятся, я подпишу контракт с тобой».
«А их плата, сэр?» – спрашиваю я.
«О, с этим все в порядке. Тебе не придется им платить до начала спектаклей, ты это знаешь».
«Это правда!» – киваю я и с этими словами иду прочь.
На следующий день я получил бланки из типографии – сотни, тысячи бланков – и принялся за работу. Я вел собственную игру и ни одной живой душе не доверил бы свой замысел. Я понимал, что бесполезно нанимать детей, потому что, когда придет время, судьи не позволят им работать – ни одному из них. Поэтому я огляделся вокруг и нанял всех девушек маленького роста, каких смог найти, но миловидных и худеньких. Боже! Оказалось, что таких полным-полно. Я и понятия не имел, что в Лондоне столько стройных женщин-коротышек. Наверное, мне больше нравились крупные девушки, вот я и смотрел в основном на них. Но теперь-то я выбирал маленьких – десяток, сотню. Только шепнул каждой на ушко, чтобы они держали язык за зубами насчет своего контракта, чтобы остальные не хлынули сюда и не опередили их. Потом я выложил немного денег из собственных сбережений и отправил гонцов во все крупные города, где ставили пантомимы, и тем же манером набрал там сотни худых низкорослых девушек.
Когда я вернулся в Лондон, я нанял – теперь уже от имени мистера Густава – множество детей; на этот раз – настоящих детей, и вписал в контракт пункт о «форс-мажоре» для того, чтобы его обезопасить.
Старик Густав подписал со мной контракт, в котором обещал платить за каждого ребенка на шиллинг в неделю больше, чем обычно. Это было больше той суммы, о которой я договорился с родителями детишек, поэтому я решил: если со стороны полиции не будет возражений, они тоже получат больше, чем всегда. Так что с этим все было в порядке, мы начали репетиции и репетировали уже две недели, когда – представьте себе!..
– Опять мои слова! – пробормотала удрученная швея.
– …Явились полицейские и обвинили старика Густава в нарушении закона об использовании на сцене труда детей младше шестнадцати лет. Босс отправился в суд Боу-стрит, очень самоуверенный, прихватив меня с собой. С самого начала он сказал в свое оправдание, что, во-первых, вовсе не нанимает статистов, так как его театр еще даже не открылся. А во-вторых, он не является нанимателем. Это я – наниматель. Только вот мировой судья оборвал старика, заявив: он, судья, докажет, что все это уловки, так как ему, судье, известно, что я работаю у Густава в штате. И раз я был его агентом, то вступает в действие юридическое правило: facit per alium – facit per se[36].
«Он вовсе не мой агент! – громко заявляет тогда старик. – Послушай, Мерфи, я тебя увольняю прямо сейчас!»
«Хватит, – говорит судья, – то, что вы его уволили, доказывает, что он был вашим агентом до этого
