– Да как ты смеешь! – взвился Геннадий. Казалось, он был готов броситься на нее с кулаками.
– Что вы мне сделаете? – насмешливо поинтересовалась Марина. – Прикажете убить, отправите на нижний ярус? Уязвим только тот, кто боится. Мне все равно.
Доктор Менгеле повернулся на каблуках и приказал часовому:
– Рябушева позови!
Спустя несколько минут явился и полковник. Гена, брызжа слюной, кричал о неповиновении и наказании, но Андрей Сергеевич был спокоен.
– Ну что? Зачем пристрелила образцы? – наконец спросил он, когда ученый успокоился.
– Потому что они были нежизнеспособны. Это – милосердие.
– Гене ты сказала другое. Это месть за твоего мальчишку?
– Пусть так. И что теперь? Расстреляете меня?
– Сдай-ка пушку, – беззлобно потребовал Рябушев.
Алексеева спокойно протянула ему пистолет.
– Боитесь, что я окончательно свихнусь и убью вас? Зря. Если я захочу вас убить, вас ничего не спасет. Бросите в карцер? Пожалуйста. Мне уже все равно.
Рябушев пристально посмотрел на нее, усмехнулся и вернул ей оружие.
– Не сомневаюсь в твоей лояльности, – бросил он. – Забавно, но ты убиваешь только тех, кого тебе жалко.
– Оказываю последнюю милость. А вас мне не жалко, можете не бояться, – презрительно бросила женщина и пошла прочь.
На нижнем этаже бункера было очень шумно и людно. Работы по расчистке туннеля были почти закончены, свободное население убежища занималось очисткой механизмов гермозатвора, но пока без особых успехов. За двадцать лет петли и приводы проржавели и не работали.
Марина торопливо шла через зал, стараясь не смотреть по сторонам. Ей наперерез бросился Олег Семенович. За полторы недели, проведенные у военных, он осунулся и казался совершенно несчастным.
– Андрей обещал моих людей на третий этаж, а сам сюда, так же нельзя! – залепетал он, пытаясь схватить женщину за рукав.
Она брезгливо отстранилась.
– И чего же вы от меня хотите? – нервно спросила Алексеева.
– Вы же можете с ним поговорить! Попросите Андрея, он обещал, мои люди мучаются здесь! – умолял толстяк. У него прыгали губы, трясся похожий на желе подбородок.
– А раньше ты чем думал? – раздраженно зашипела Марина. – Когда своих же людей Рябушеву отдавал в рабство? Продался, старая жаба, а теперь опомнился? Понял, что натворил?
– Но я же… Он обещал помощь… У меня не было выбора… – бессвязно оправдывался Рыбаков.
– Ты – дрянь, просто дрянь. Они все тебе верили, надеялись на тебя. Ты не их спасаешь, а свою шкуру. Знаешь, что скоро окажешься вместе с ними. Ты мне противен. Размазня!
– Пожалуйста, скажите ему, попросите, Андрей обещал, он обещал! – с мольбой воскликнул Олег. – Заложники были гарантией того, что со всеми остальными будут обращаться хорошо! Я хотел отделаться малыми жертвами, но меня обманули!
Женщине вдруг стало невыносимо противно. Это все оправдания, жалкие попытки успокоить свою совесть. Мужчине не хватало смелости признаться самому себе, что он совершил отчаянную подлость и прогадал, и Алексеева не испытывала к нему ничего, кроме отвращения.
– Уйди с дороги! – рявкнула Марина, отталкивая его протянутые руки. У нее внутри кипела ненависть, выжигая остатки чувств.
Она бросилась прочь. Силами заключенных удалось восстановить длинный, почти трехкилометровый туннель. Он казался бесконечным – серые своды, укрепленные деревянными распорками, под ногами хрустит бетонная крошка. По нему медленно катили последние, наполовину нагруженные тачки бледные и изможденные пленники. Через каждые два метра светила тусклая лампочка, разгоняя темноту. А эта черная труба все не кончалась. Наконец впереди послышались голоса, перед глазами выросла стальная стена гермоворот.
Здесь женщину встретил дежурный, отдал честь и доложил:
– Механизмы не работают. Придется взрывать. Просим пять дней на подготовку. В ночь с тридцать первого на первое можем начинать штурм.
Солдаты уже закладывали по периметру тротиловые шашки, соединяли их детонирующим шнуром. Вокруг слышались разговоры и даже смех, свободные жители из военных искренне верили в благую цель полковника и ждали начала атаки. Марина устало оглянулась вокруг. Захватчики, враги. Каждое их действие – это шаг в пропасть.
– Доложите Рябушеву. Продолжайте работы.
Алексеева отвернулась. Она уже приняла свое решение и где-то в глубине души приговорила этих людей.
* * *В медпункте остро пахло лекарствами и хлоркой, но к этому привычному запаху неуловимо примешивался дух болезни. Немец поморщился и вдруг подумал, что смерть приходила и стояла в изголовье кровати, оставив после себя едва заметный флер.
– Ну, как ты? Катя сказала, тебе совсем плохо было? – сочувственно спросил Алексей, присаживаясь на стул у постели Жени. – Хотел пригласить тебя на праздник. Сегодня Новый год. Все ждут, на третьем этаже накрыли столы.
Юноша справился с тошнотой и заставил себя открыть глаза. Ему было совсем худо.
– Я пас, извините. Мне нехорошо.
– Да вижу, совсем зеленый весь. Я попрошу ребят тебя не тревожить.
Последние несколько дней в кабинет врача было настоящее паломничество. Почти каждый житель убежища хотел лично познакомиться с беглецом и выразить свое расположение. А Жене с каждым днем становилось все хуже. Боль то накатывала волной, то отступала, оставляя усталость. Не было сил даже поднять голову от подушки. На сгибах локтей уже не было живого места от капельниц и уколов. Все свои страдания парень переносил в сознании. Порой ему удавалось забыться коротким тревожным сном, и тогда Катерина запирала дверь на ключ, не пуская посетителей. Парня мучили кошмары. Он просыпался с криком, бледный, взмокший, и долго пытался понять, где он находится и что происходит. Визиты обитателей теплоцентрали стали для него настоящим спасением. В разговорах он отвлекался от мучений искалеченного тела, а душевная теплота на некоторое время избавляла от кошмаров. Говорить было тяжело, молчать – еще хуже. По крайней мере, в компании друзей исчезал страх, ставший для беглеца постоянным спутником на много недель.
– Не надо, пусть приходят, мне приятно, – слабо улыбнулся юноша. – Что слышно со стороны вояк?
– Да черт их знает, затихли, гады. Прослушка работает, если что-то случится, будет сигнал. Не к добру они там затаились, – Вайс поежился, отгоняя нехорошие мысли.
– Передайте всем мои поздравления с Новым годом, – перевел тяжелую для обоих тему парень.
– Непременно. Жаль, что ты не сможешь присутствовать. Время без пяти десять, скоро надо будет идти. Катя сказала, что с тобой останется.
– Не надо, я спать буду, пусть идет на праздник, – вяло отмахнулся Женя. Где-то в глубине души ему очень хотелось, чтобы врач осталась с ним.
– Держись, дружище. Скоро будешь как новенький, – ободрил его Немец.
Женя не успел ответить. Снизу донесся гудок сирены, громкий и жуткий, предвещавший беду. Вайс вскочил, выругался сквозь зубы и вылетел из кабинета.
Алексей бегом спустился на нижний этаж. Мужчины с автоматами строились рядами за баррикадами из мешков и досок, женщины – дежурные по плантации торопливо поднимались наверх. Никакой паники, четкие, слаженные действия, отработанные за минувшие три недели несколько раз.
– Что там? – начальник принял у дежурного автомат и тревожно взглянул на гермоворота.
– Оттуда был сигнал готовности. Ждем.
– Попали. Неужели будут
