Вообще, большого ажиотажа мое появление не вызвало. Хорошо дружил я только с Пашковским, но он сейчас сидит за другим концом стола, а Полина – она всегда за всех, и со всеми у нее хорошие отношения. Да и наша несложившаяся школьная «любовь», видимо, тоже играет роль, интригует.
Так что, все как обычно – общаются старыми сложенными группками, как и в школе. Странно, но я и сам чувствую то же самое. Как не был мне интересен, например, Илюха Кравченко, так и сейчас не особо важно, что он там сейчас, где, да как.
– Эй, народ! – требует внимания Беляш. – Минуточку! У нас опоздавший – Филипп Панфилов, так же известный нам всем, как Сморчок!
Беляш прям смакует им же самим выдуманное прозвище. Мне это не нравится.
– Панфилов, тебе слово! – шепчет Полина. – Раз ты начало пропустил, сначала о себе расскажи.
– А он разве с нами учился? – бормочет Славка Рыняк, чем вызывает общий смех. Сам он, судя по интерфейсу, «эколог» седьмого уровня, но я-то его хорошо помню – он первым в нашем классе начал курить.
Встаю, чувствуя равнодушие и, может быть, очень слабый интерес. Кому интересен какой-то Панфилов, который что-то будет говорить, отрывая их от уже сложившегося общения?
– Учился, учился, Рыняк! – громко отвечаю я. – Помнишь, тебя трудовик за уши оттаскал, когда ты выжигателем плохое слово на его столе выжег? Нет? А я помню! – народ снова смеется, слышу, как кто-то говорит «помним!», да и разговоры за столом стихают. – Ладно, на всякий случай, если вдруг кто, как и Слава, меня не помнит – меня зовут Филипп Панфилов. Учился я в «В» классе с самого первого. Сидел в третьем ряду за последней партой вон с тем понаехавшим из Африки, – киваю в сторону Пашки Пашковского. – Что рассказать о себе? Отучился в нашем универе на экономиста, работал то там, то здесь. Был женат, развелся. Детей нет.
– А вот это уже заявочка! – кричит пухлая Танька Василенко, дважды разведенная и с четырьмя сыновьями, и заливисто смеется. – Девчонки, ставим пометочку – Панфилов свободен!
– А сейчас чем занимаешься? – интересуется Кирилл, один из близнецов Верзаковых.
– Работаю в одном кадровом агентстве. Еще вопросы? – спрашиваю я, но вопросов не следует, всем все понятно – не пробился Панфилов. – Если нет, скажу тост…
Немного писательского умения жонглировать словами, немного харизмы, немного обаяния и коммуникабельности, и вот вам тост – пронизывающий, овевающий теплой ностальгией, радующий тем, что мы еще молоды, и все еще впереди, и тем, что вот какие мы молодцы – не забываем друг друга и ценим вместе проведенные школьные годы.
– …В общем, давайте выпьем за это, – заканчиваю говорить и протягиваю бокал.
– Ай да тост! Выпьем! – шумят одноклассники.
Многие встают, чтобы дотянуться и чокнуться со мной. Мелькают уведомления о незначительном росте репутации, но я не читаю. Не важно.
Когда все успокаивается, я чувствую, как сильно проголодался – до слабости и рези в желудке. Так что следующие полчаса я занят пережевыванием, отделываясь от вопросов соседей хмыканьем и поддакиванием. Особенно налегаю на безумно вкусные, истекающие мясным соком, хинкали – похоже, пока я спал, система опустошила резервы энергии и жировые запасы на повышение «Харизмы». Хачапури по-мегрельски с молодым имеритинским сыром, здесь, кстати, тоже шикарны.
За столом в это время обсуждают всех наших учителей: кто жив, кто помер, а кто все еще преподает в нашей же школе. Денис Пугач говорит, что отдал своих в ту же школу, а классная у его погодок – наша Александра Дмитриевна! Новость эта вызывает фурор, и некоторое время Ден овладевает вниманием всех, даже ребят из параллельного класса.
Сыто откинувшись на спинку стула, я обвожу взглядом и наш стол, и соседние. Тот, что был забит гопниками, расширился – добавились еще какие-то гости именинника Шпалы. Ребята активно работают челюстями – им принесли гору сочного, крупными кусками, шашлыка.
Пока все выходят из-за стола на площадку перед рестораном – даже, не чтобы покурить, сколько пообщаться не только с соседями по столу, Пашка подсаживается ко мне, а потом и вовсе меняется местами с Костей. С ним и Серегой Резвеем, по большей части, мы и общаемся следующие пару часов, прерываясь только на тосты.
Пашковский рассказывает о своей жизни в Южно-Африканской Республике и о том, как он там оказался. Вечно скромный и податливый Резвей рассказывает, что возглавил одно медиа-агентство в Питере, чем нас с Пашкой сильно удивляет. Удивляет, ибо был Серега совсем уж никаким. Но человек он славный, а потому мы и дружили с ним – сначала в детстве, а потом, уже с Генкой Хороводовым – и в универе на первом курсе, пока он не перевелся в северную столицу.
– Женился на одной шикарной девушке. Зовут Маргаритой, есть сын Мишка. А вообще, вот так вот и мотаюсь по городам и весям, – заканчивает свой рассказ Серега и улыбается. – К встрече выпускников специально к нам сюда командировку придумал. А теперь ты, Фил. Расскажи о себе!
Пока я рассказываю, народ уже основательно поддал и окосел.
– У кого не налито? – громогласно вопрошает Беляш. – Кто не пьёт – тот должен выпить! Но сначала – сказать тост!
– И спеть песню! – настаивает Полина. – Про любовь!
Хороший тамада. И конкурсы интересные.
* * *– Идемте танцевать! – Полина встает из-за стола, цепляется за что-то ногой и чуть не падает, в последний момент подхваченная мною. – Ох, Панфилов! – она пьяно хохочет. – Не приставай! Здесь слишком много… – крутит пальцем в воздухе, вспоминая слово, – свидетелей! Танцевать! Андрей?!
– Щас организуем! – заговорщицки громко шепчет ей на ухо Беляш. – Эй, Бутус! Иди сюда!
Диджей – молодой парень в бейсболке козырьком назад – подходит к нам.
– Ставь нашу! – приказывает ему Беляш, икает и поясняет. – Мы с девчонками тут сборник наших любимых составили – из тех, подо что колбасились в одиннадцатом классе. Ща зажжем!
Бутус кивает и бежит за пульт. Через минуту Стаса не к ночи будь помянут Михайлова сменяет The Black Eyed Peas.
Под
