– И все-таки, кто вы такой?
– Это неважно, Эдуард Константинович. У людей к вам накопился ряд вопросов, и крайне желательно, чтобы вы честно на них ответили.
Я не уточняю, что под людьми подразумеваю горожан. Слухов и пересудов о деятельности этого чиновника много, но, как это стало обычным у нас, дальше кухонных разговоров это не заходит. Посмотрим, что будет, когда я обнародую запись его признаний.
За несколько часов в затхлой прокуренной квартире Ягозы я поднял навык вскрытия замков до пятого уровня. Поднимать выше смысла не было, да и время поджимало. Дорожкин прибыл в свой пентхаус в элитной новостройке, и это один из тех немногих часов, когда его можно брать тепленьким – не оборотня в шкуре первого зама мэра, а предающегося запретным утехам голого мужика.
А узнал я об этом благодаря новой возможности «Познания сути», которая теперь показывает не просто метки объектов, но и их некоторые второстепенные характеристики. Например, частоту сердечных сокращений. И если она зашкаливает, причем не дома или в спортзале, а в квартире… то или объект перетаскивает мебель, или он в процессе полового акта.
Как я убедился, мебель Дорожкин не перетаскивал.
– Это даже забавно, – весело говорит он. – А что за люди хотят задать мне вопросы?
– И это тоже неважно. Постарайтесь понять: вопросы к вам, не ко мне. Я задаю, вы отвечаете. Доступно?
– Вполне. Только почему вы решили, что я буду отвечать?
– Потому что у вас нет другого выхода. Мы, – я говорю «мы», чтобы это звучало представительнее, ведь такие люди совсем не боятся одиночек, – знаем о вас все.
– Все и так обо мне все знают, – презрительно кривится он. – Я не какой-то там с улицы, я – власть. Мои фотографии в каждой городской газете, если вы вдруг не знаете.
– Все знают первого заместителя городского мэра Эдуарда Константиновича Дорожкина. Здесь я согласен. Но кто знает о юноше с горящим взором Эдике, который в восемьдесят седьмом изнасиловал старшеклассницу? Может, об этом знает ваша супруга Сонечка?
– Рыськин слил? Этот старпер еще жив? – равнодушно интересуется Дорожкин. – Не было ничего такого. По обоюдному согласию все было.
– Две тысячи советских рублей стоило обоюдное согласие.
– Точно, Рыськин!
– В девяносто пятом вы убили своего партнера. Напомнить, как его звали?
– Слушай, не знаю, как там тебя… Ты кем себя мнишь? Это случайность была, Глеб на охоте сам в себя выстрелил! Тебя там не было, а был только я. Так что не выдумывай!
Да, так дело не пойдет. Миниатюрная видеокамера в очках, исправно записывающая разговор, пока фиксирует только отрицания, а не признания. Но то, что он лжет, красноречиво подтверждают и «Распознавание лжи», и строчка из списка преступлений в его профиле. Придется надавить.
– Ладно, тогда о делах не столь отдаленных по времени. Начнем с самого свежего. – Я достаю прихваченную с собой пухлую папку, забитую бумагой, и делаю вид, что зачитываю с нее. – Совращение несовершеннолетней Ирины Гончаренко… Контракт на постройку стекольного завода… Распределение земельных участков… Стройка детской поликлиники…
Я цитирую список его преступлений, не забывая упоминать о каждой из статей уголовного кодекса, и чем дальше в прошлое захожу, едва сдерживая бешенство и возмущение, тем больше вытягивается его лицо. К две тысячи пятнадцатому году он издает горловой звук и резко прыгает на меня. Обхожусь без героических способностей. Уклоняюсь, встречаю правой в скулу, левой в живот, коленом в нос. Наклонившись, зло шепчу:
– Тебе, тварь, обычных женщин мало? Что же вас всех так на малолеток тянет? Шею сверну, если сам не начнешь рассказывать!
Гнусавя себе что-то под нос, он, стоя на четвереньках, быстро перебирает ногами и руками, переползает на кровать и жмется к стенке, подальше от меня.
– Ну! Говори!
– Да, да… Сейчас.
Командная аура начинает работать, как понимаю. Вернее, работала она и до этого, но теперь, подкрепленная силой, знанием его секретов и угрозами, усилилась многократно.
– Зачем вам это? Вы же и так…
– Чистосердечное признание облегчает наказание. Расскажешь все, и я просто уйду. Обещаю.
Я не кривлю душой. Цель всего этого – видеозапись признания. Потом она пойдет в сеть, а вместе с фактами из профиля – в компетентные органы. И если они проигнорируют, отмажут Дорожкина, значит, таков будет их выбор. А их выбор и есть выбор общества. Биться с ветряными мельницами и становиться вне закона, играя Робин Гуда, я больше не буду. Мою внешность Дорожкин вряд ли опознает – я в солнцезащитных очках, в капюшоне и с наклеенными усами. Искусственная сутулость и искаженный голос добавляют маскировки. Клоунада, но клоунада необходимая.
– Хорошо, – севшим голосом говорит чиновник. – Я расскажу…
Приукрашивая факты и умалчивая о некоторых деталях и мотивах, он сбивчиво рассказывает. Моменты с девочками он как-то особо смакует, в мелочах вспоминая внешность жертв и даже то, во что они были одеты. Слушать это тошно и омерзительно.
Меня выручает система, вспыхнувшая алертами и заслонившая вид разжиревшего дородного чиновника квестовым окном.
Свершить правосудие!
Ликвидируйте Дорожкина Эдуарда Константиновича, убийцу, насильника, педофила и коррупционера.
Дорожкину Эдуарду Константиновичу будет присвоен отрицательный уровень социальной значимости.
Особь будет признана особо опасной и чужеродной для Сообщества локального сегмента Галактики (планета Земля).
Носителю будет присвоен статус «Фагоцит», позволяющий избежать наказания локальных органов правосудия после акта возмездия.
Память о сопутствующих событиях причастных свидетелей правосудия будет избирательно зачищена.
Награды:
50000 очков опыта.
10 очков репутации с Сообществом разумных видов (текущее значение: Равнодушие 0/30).
Штрафы:
−100000 очков опыта.
Перманентная блокировка системного навыка «Героизм».
Дебаф «Дезертир».
Принять? Отказаться?
Через час Дорожкин заканчивает признание, а я все еще в раздумьях. Я снова и снова перечитываю условия задания, вспоминаю вторую «жизнь» и прислушиваюсь к себе – хочу
