С трудом, но мне удается сохранить самообладание. Связать воедино эти разные факты сложно, но они это сделали. Я смотрю на Нормана и понимаю по его удивленному лицу, что для него услышанное – тоже сюрприз, а он заинтересован именно в поимке террориста. Цели Эктора – глобальнее.
– Что? – спрашиваю я, когда Лаура заканчивает перевод.
– Внезапно все это заканчивалось, причем волнами. Мы работали с четырьмя «особенными», так мы их называли, и в один день в одно и то же время все они лишились приобретенных способностей.
Ага, похоже, никто из них не прошел Испытание.
– Но в тот же месяц стали появляться новые «особенные», – продолжает Санчес. – Никакой логики в их появлении мы не нашли: разные штаты, возраст, социальный статус, раса, пол – хаотичная выборка. Один бездомный в короткие сроки стал миллионером – мы поздно обратили на него внимание, и к моменту контакта он снова стал бездомным…
– Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне? – Мой навык лицемерия ощутимо поднялся. – У меня нет никаких способностей. А существование настоящих экстрасенсов среди огромного числа шарлатанов все-таки вполне привычное дело…
– Нет-нет! Речь не идет об экстрасенсах. Речь идет о носителях интерфейса дополненной реальности из будущего. Таких как вы, мистер Панфилов.
Палочки, которыми я тянусь за кимчи – корейской маринованной капустой – замирают в воздухе.
– Не понимаю, о чем вы…
– Филипп, не волнуйтесь, – Санчес успокаивающе поднимает руки. – Возможно, вы за собой не замечаете, но вы часто бросаете взгляд над головами собеседников. Алекс заметил это первым, еще в аэропорту, и это укрепило наши предположения. Вы так считываете информацию?
– И все-таки…
Я не отвечаю, делаю попытку встать, и меня никто не держит. Санчес спокойно говорит:
– Присядьте, пожалуйста. Я же уже говорил, что вы не первый, с кем мы вступали в контакт? Мы не повторим прежних ошибок.
– Что это значит?
– Наши аналитики изучили вас очень хорошо, поэтому буду с вами честен – мы не будем вас принуждать. По какой-то причине под принуждением «особенные» менее продуктивны… Ваш же психотип свидетельствует, что вы категорически не приемлете, когда вас заставляют, и делаете намного больше, если уверены в том, что делаете доброе дело. Кажется, так называется ваша компания?
Дождавшись моего кивка, Санчес удовлетворенно продолжает меня успокаивать:
– Филипп, вы вольны хоть сейчас встать и уйти, и бойцы спецназа, которые сейчас окружают здание, вас пропустят. Более того, вы можете хоть сегодня покинуть страну. Но прежде… Прежде выслушайте наше предложение по сотрудничеству.
Он не врет. «Распознавание лжи» обдает меня теплом, и я немного расслабляюсь. Что же, если карты раскрыты, то так даже проще. Они могут думать как угодно, что я под колпаком, но со «Спринтом», «Скрытностью и исчезновением» и «Принудительным раскаянием» могу уверенно сказать, что это не так.
– Я не буду подтверждать ваши предположения. Просто скажите, как вы видите наше сотрудничество?
– У нас очень мало времени, мистер Панфилов! Если ваш интерфейс был установлен в мае, то времени у нас, можно сказать, вообще нет! Четыре месяца – это предельный срок, по истечении которого все «особенные» теряют способности.
– Вы знаете, почему?
– Нет, – искренне отвечает Санчес. – Никто из «особенных» не помнит, что с ним произошло. То есть, ничего не помнит о своих способностях и интерфейсе дополненной реальности. У вас есть какие-то предположения?
– Есть, но об этом позже. Суть в том, что дело обстоит именно так – я могу потерять способности поиска в любой момент. И, учитывая это, мне бы хотелось хотя бы что-то заработать.
– Об этом мы и хотим с вами поговорить! Нам крайне интересна ваша способность находить людей. Что вы хотите взамен? Гражданство? Деньги? Что-то еще? Ваше предложение?
– Десять миллиардов долларов. Я же найду вам всех, кого вы ищете – преступников, наркобаронов, серийных убийц-маньяков и, конечно, террористов. Деньги вперед.
– Не принимайте за недоверие, – Эктор Санчес встает из-за стола, – но это большие деньги. Такое решение может принять только президент. Поэтому… Не могли бы вы продемонстрировать?
– Да! Найдите Хаккани! – возбужденно говорит Норман, привстав. – Где эта падаль?
Лаура быстро переводит, то, что они сказали.
Глубоко вздыхаю и прыгаю с обрыва: если они прямо сейчас запрут меня и препарируют, и я никогда больше не увижу солнца, я буду счастлив хотя бы тем, что сотня-другая убийц, насильников, маньяков и тех, кто взрывает женщин, детей и стариков, перестанут отравлять воздух.
Я тоже встаю и, глядя в глаза Санчесу, на чистейшем английском говорю:
– Джабар Азиз Хаккани в данный момент курит на балконе отеля Mövenpick, что в городе Джедда. Это Саудовская Аравия.
В тот же миг обманчивое спокойствие сменяется бурным броуновским движением. Начинается хаос. Норман Дохерти, не прощаясь, выбегает из комнаты, Санчес, бурно жестикулируя, начинает что-то говорить в микрофон на воротничке рубашки, в комнату забегают какие-то люди в костюмах, а я сажусь и отрешенно ем чуть подгоревшее мясо, не зная, доведется ли мне еще так поужинать.
Тридцать тысяч очков опыта за важное социальное деяние дают мне новый, двадцать третий, уровень. Пароксизмы удовольствия мне скрыть не удаётся, я падаю вместе со стулом, больно ударяюсь затылком, и кто-то, кажется Санчес, орет:
– Врача!
* * *Утро нового дня я встречаю у себя в номере. После того представления, что я устроил в корейском ресторане, меня отвезли в отель и вежливо попросили никуда за территорию не отлучаться. У двери остался дежурить Алекс Томашик, а позже к нему присоединилась Лаура. Обнаружил их, когда спускался
