— Подвигаемся вперед!
Все свободней и свободней становился ход бота. Симон выбросил за борт кусок скомканной бумаги. Брошенный комок остался за кормой, качаясь на черных волнах.
— Подвигаемся вперед!
Но вот, наконец, бот вырвался из грязных объятий гвианских берегов. Он свободно скользит по волнам, не хуже моторной лодки…
— Эх, если бы такая погода продержалась до рассвета! — говорит Симон.
Леру молчит, глядя на огромные морские валы. Светает. Небо заволакивается тучами. На горизонте появилась желтая полоска, предвещающая скорый восход солнца. Ветер крепчает. Зыбь становится все сильнее.
— Зашнуровывай покрышку. Нашей сигарке волны нипочём, — весело говорит Симон, — за прочность ее я ручаюсь.
Эх, черепахи, черепахи, что бы я делал без их щитов! Доставай хлеб, надо подкрепиться.
— Не хочется есть…
— У нас запасов хватит на неделю, ешь.
— Право, я не голоден, — говорит Леру, подавая кусок хлеба товарищу.
— Ты что-то приуныл, как я посмотрю.
— Нет, ничего. О своих вдруг подумал. На острове не думал, а вот теперь вдруг меня разобрало.
— Не время задумываться. Увидишься и со своими. А ну, потрави-ка шкот, — скомандовал Симон.
Парус выпятил брюхо. Ветер стихал и, когда взошло солнце, совершенно прекратился. Волнение уменьшилось, и к полудню море настолько успокоилось, что можно было взяться за весла.
— Если нам будет так везти до конца, то к вечеру мы пристанем к голландскому берегу, — сказал Симон.
— А ведь нас, должно быть, давно, уже хватились на Чёртовом острове, — заметил Леру.
— А то как же! Конечно, хватились. Теперь уже и в Париже известно о нашем бегстве, — смеясь ответил Симон.
— А вы разве не опасаетесь погони?
— Чего?
— Погони, — повторил Леру.
— Погони с островов Спасения не бывает. Сторожам своя шкура дороже: не станут они гоняться за беглецами. Они знают хорошо, что вряд ли беглецу удастся переплыть стремнину, а если он и проберется к гвианскому берегу, то далеко не уйдет. Без огнестрельного оружия в джунглях долго не погуляешь. Пантеры, гиены, аллигаторы, змеи и другие хищники только и ждут случая полакомиться человеческим мясом. Почти все каторжники, убегающие с Гвианы сухим путем, пропадают в джунглях. Бегство — это целая наука, мой друг! — сказал Симон.
— Да, я в этом убедился, — подтвердил Леру. — Здесь нужно быть стратегом, тактиком, психологом и ученым.
— И не ученые бегут, да еще как! Неволя — великая академия, она из каждого сделает ученого, — сказал Симон. — Теперь я боюсь только двух бед: как бы нам не встретить англичанина[19] или не попасть на остров Тринидад[20], куда чаще всего выносит ветром и морским течением беглецов из Гвианы. Английская стража выдает без всякого разговора безразлично и уголовного, и политического. У них с французским правительством на это имеется соглашение.
— Никак, судно! — воскликнул Леру, глядя на горизонт.
Симон нахмурился. Он отчетливо видел мачты, показавшиеся с северной стороны.
— Парусник! — воскликнул он.
Прошло несколько томительных минут, и судно скрылось за горизонтом.
— Пронесло! — облегченно вздохнул Леру.
— Неизвестно, быть может, в этом исчезнувшем судне было для нас спасение… — проговорил Симон.
До наступления темноты им не попадалось ни одного парохода. К вечеру посвежело. Пришлось убрать парус и зашнуроваться. Снова бот швыряло, как щепку. Безмолвно лежали оба беглеца, не будучи в состоянии двинуть ни одним членом. Оба сильно страдали морской болезнью и находились в полузабытье.
Первым пришел в себя Симон. Ему показалось, что он лежит на мягкой постели. Вокруг царит странная тишина… Что-то мерно постукивает вдали; шум этот то замирает, то снова усиливается. «Что это значит? — думает Симон. — Вероятно, это мне снится!» — и он силится проснуться.
Бот швыряло, как щепку.
Он поднимает голову и осматривается кругом.
Над ним светится красноватым сиянием электрическая лампочка, озаряя белую, блещущую чистотой каюту; На нем— чистая сухая рубашка, под головой — мягкая подушка. Тело прикрыто простыней и байковым одеялом.
«Где я, и что это такое?» — думает доктор.
Он вскакивает на ноги.
На верхней койке, расположенной над ним, лежит человек.
Симон приближает свое лицо к спящему.
Ноги его трясутся от волнения. Мысли путаются в голове. «Не сойти бы с ума!» — думает он.
Перед зеркальным умывальником тазу стоит графин с водой. Симон хватает его и делает несколько глотков. Вода освежает доктора. Он снова подходит к койке. Теперь нет уж сомнения— человек, лежащий на верхней койке, — Леру.
Симон не будит товарища. Он ложится на свою постель и, устремив глаза вверх, думает: «Где мы? Кто наши спасители— друзья или враги?»
Мерный такт, отбиваемый винтами, свидетельствует о том, что они находятся на пароходе. Их вытащили из воды и поместили в пассажирскую каюту. Враги не поступили бы так…
Наверху пробили склянки[21]. Три часа ночи. Вдруг Леру громко застонал. Симон бросился к нему.
— Леру, это я— Симон!.. Мы спасены, товарищ!..
Леру смотрел на него, широко открыв глаза. Его губы подергивались блуждающей улыбкой.
— Черепахи, смотри, черепахи!.. — указывая пальцем в угол каюты, проговорил он. — Какие они огромные!.. Симон, — голубчик, акула! Меня хватает акула!..
Его глаза выражали смертельный ужас.
— Успокойся, Леру, успокойся, милый! — говорил Симон, гладя товарища по всклокоченной голове и стараясь уложить его обратно на койку. Когда он успокоился и положил голову на подушку, Симон заметил, что волосы товарища были совершенно седые.
Он ни на минуту не отходил от Леру. Тот лежал без движения на спине, временами приподнимал голову и со страхом смотрел в угол каюты.
— Смотри, акула! — шептали его губы.
На рассвете в каюту вошел помощник капитана.
— Нам все известно, — сказал он, обращаясь к Симону. — Вы — доктор Симон, бежавший с Чёртова острова. Позвольте пожать вам руку, доктор! Моя фамилия — Санчес. Вы — под флагом республики Венесуэлы, и вам не о чем беспокоиться. Как ваш товарищ?
— Боюсь, что у него нервная горячка, — ответил Симон.
— Я сейчас пришлю судового врача, и мы переведем больного в лазарет. Как вы себя чувствуете?
— Я совершенно здоров. Где вы нас подобрали, сеньор Санчес?
— Между островами Табагос и Тринидадом. Мы идем в Пуэрдю-Кабелио. Ваша удивительная лодка — с нами. А ведь вам повезло, доктор! Не подбери мы вас, вы неизбежно попали
