Сколько именно атак они отбили за этот, кажущийся бесконечным день, Сашка точно не знал – сбился со счета после пятой или шестой. Еще и контузило его близким разрывом немецкой мины – бруствер принял на себя осколки, но ударной волной приложило неслабо, даже сознание на несколько секунд потерял. Очнувшись, вытянул за ремень припорошенную землей винтовку, кое-как отчистил от пыли затвор и снова открыл огонь, ловя в прицел двигающихся короткими перебежками фрицев. Впрочем, тогда он их фрицами еще не называл – подобное прозвище услышал гораздо позже и очень далеко отсюда. Кстати, да, именно что винтовку: не с табельным же «ТТ» ему воевать? Весь личный состав был вооружен автоматическим оружием, самозарядками или пистолетами-пулеметами Дегтярева; «трехлинейки» имелись лишь у некоторых бойцов.
На зубах скрипел песок, болели обветренные, почерневшие губы, глаза слезились от пыли и едкого дыма, в голове звенело. Периодически менял позиции, оказывал помощь раненым, кровяня пальцы, вскрывал цинки с патронами, насыпая боеприпасы в каски, карманы или просто подставленные ладони товарищей. Когда «СВТ» окончательно заклинило, подобрал винтовку убитого товарища и снова стрелял. Если гитлеровцы подбирались слишком близко, вместе со всеми швырял гранаты, которых с каждым разом оставалось все меньше и меньше. Им еще повезло, что на этом участке наступление вела исключительно пехота: окажись у немцев танки, все закончилось бы куда быстрее.
Затем, после очередного обстрела, на сей раз минометного, немцы все же взяли перепаханную взрывами первую линию траншей. Немногие уцелевшие пограничники откатились ко второй. Именно в этот момент, помогая тащить раненого, Гулькин впервые взглянул на циферблат чудом уцелевших наручных часов, краем сознания отметив, что до того как-то даже не подумал об этом. Стрелки показывали почти три часа дня. Оказалось, они держались уже почти десять часов. ДЕСЯТЬ, мать их, часов! ДЕСЯТЬ! Одни, без поддержки, против значительно превосходящих сил!
Младший лейтенант не знал, был ли приказ отходить, – рацию разбило прямым попаданием немецкой мины еще утром; вместе с ней погиб и радист, а посыльных к ним то ли не посылали, то ли они просто не добрались живыми. Да никто и не собирался отступать – ждали помощи, ни на секунду не позволяя себе усомниться в том, что ее может и не быть. Единственное, что по-настоящему волновало в тот момент защитников рубежа, – это нехватка боеприпасов. Патроны заканчивались слишком быстро, у большинства бойцов осталось не больше двух-трех магазинов к самозарядной винтовке. Ну, и россыпью, что по подсумкам да карманам наберется.
У тех, кто был вооружен прожорливыми пистолетами-пулеметами, дело обстояло еще хуже – хорошо, если по диску на человека. Пулеметов уцелело всего три – станковый «Максим» с одной неполной лентой, да пара «ДП-27» с тремя дисками на оба ствола. Гранат не осталось ни одной. К этому времени Гулькин, как старший по званию, уже принял командование, возглавив два десятка бойцов, практически все из которых были ранены или контужены. Заняв одну из наименее разрушенных снарядами и минами траншей, пограничники приготовились дать последний бой, самый короткий за этот долгий день. Смерти уже никто не боялся: страх перегорел в душе вместе с другими эмоциями. Все чувства остались там, в довоенном прошлом. Осталось только желание забрать с собой перед смертью еще хотя бы одну из ненавистных фигурок в серо-зеленом мундире и глубокой каске… лишь бы хватило патронов, лишь бы не оглушило близким разрывом…
Но в атаку немцы больше не пошли. Может, получили соответствующий приказ; может, командиры решили, что потери слишком велики. Прижав обороняющихся ружейно-пулеметным огнем, они подтянули к переднему краю минометную батарею и почти час забрасывали позиции непокорных русских минами. После чего сопротивляться стало просто некому…
…Очнулся Гулькин глубокой ночью, ближе к рассвету. Точнее узнать не мог – от часов остался лишь ремешок; куда подевалось все остальное, Сашка не помнил. Но небо на востоке уже потеряло ночную глубину, и звезды померкли, предвещая приближающийся рассвет. Значит, скоро и на самом деле утро. 23 июня…
Застонав, Александр попытался встать, но не смог: ноги, начиная от поясницы, не слушались. На миг накатил липкий, предательский страх: неужели перебило позвоночник и он парализован?! Хреново, если так… Ладно, хоть руки двигаются, застрелиться, если что, сумеет, пистолет-то так и остался в кобуре. Немного успокоившись, попытался снова. На сей раз удалось приподняться, упершись локтями в землю. С заскорузлой от пота гимнастерки с легким шорохом стекали потоки иссушенной летним зноем глины, невесомая пыль забивалась в ноздри, вызывая мучительный кашель. Но кашлять нельзя, никак нельзя, опасно, вдруг немцы рядом! Шевельнул правой ногой. Получилось. Да он ведь просто засыпан в траншее близким взрывом! Ну, да, точно, перед тем как отрубился, рядышком и рвануло! Повезло, что верхняя часть туловища не под землей и руки свободны, так что ничего, откопается понемногу.
Спустя пару минут младший лейтенант выбрался из оплывшего окопа. Стоя на коленях, несколько раз провел ладонями по коротко стриженной голове, вытряхивая из волос глину, и огляделся, с трудом различая в сером предрассветном сумраке детали. Перекопанная минами позиция была мертва. Ни звука, ни движения, лишь где-то на востоке негромко погромыхивает редкая канонада. Убедившись, что противника поблизости не наблюдается, пограничник, пошатываясь от слабости и борясь с периодически накатывающей тошнотой, прошелся вдоль траншеи, тщетно надеясь отыскать раненых. Но живых не было. Большинство товарищей, судя по всему, погибло при обстреле; остальных добили ворвавшиеся на позицию фашисты. Младлей не был в подобном большим специалистом, но отличить пулевое или осколочное ранение от удара штыком мог. Раненых добивали ударами штыков в грудь или шею, реже – выстрелом в голову. Видимо, патроны берегли, сволочи…
Похоже, младший лейтенант пограничных войск НКВД Александр Гулькин оказался единственным выжившим. Попросту повезло: присыпанного землей Сашку немцы сочли погибшим, решив не проверять, так ли оно на самом деле.
Полчаса ползал по изрытой минами земле, разыскивая хоть какое-то оружие. Нашел несколько искореженных взрывами винтовок и разбитый в хлам «ДП-27» с двумя пустыми дисками, пробитыми осколками. Не то. Возможно, кто-то из товарищей все же уцелел, унеся оружие с собой; возможно, целые стволы забрали немецкие трофейщики. Обидно, с пистолетом и парой запасных магазинов к нему много не навоюешь. А в том, что он собирается именно воевать, Гулькин не сомневался ни секунды. Он – пограничник, и с поста его никто не снимал. Приказа на отступление не было! А защищать
