Кавказская война. Семь историй

участь. Их продавали в рабство туркам, сидевшим в Анапе, а те отправляли «живой товар» дальше — на невольничьи рынки Стамбула и Каира.

Так добрые друзья стали жестокими и непримиримыми врагами. Это были первые сполохи Кавказской войны.

2. Начало войны

Горец

ДОМ ЧЕЧЕНЦА

Был февраль 1785 года. В этот месяц на чеченской равнине нередки сильные морозы. Выдался как раз такой морозный день. Чеченец принимал своего гостя в большой комнате, которая одновременно служила гостиной, кухней и столовой, где за трапезой собиралась вся семья. В другой комнате, меньшей по размеру, обычно проходила жизнь жены чеченца и его детей. Комнаты разделяла глухая стена. Из каждой можно было выйти под общий навес.

Гость отказался от угощения, очень торопился. Семья чеченца слышала, как после недолгой мужской беседы скрипнула дверь большой комнаты. Хозяин дома, набросив на плечи поверх бешмета овчинную шубу, и его гость в длинной бурке из черной шерсти вышли под навес. Еще несколько слов, и визитер сел на коня и, подгоняемый колючим морозом, ускакал прочь.

Проводив задумчивым взглядом фигуру всадника, чеченец вернулся к семье и велел собираться к ужину.

В центре большой комнаты находился священный для каждого чеченца очаг с крюками для подвешивания котлов. Огонь в очаге постоянно поддерживала хозяйка. История чеченского народа знает примеры, когда огонь поддерживался в большой комнате несколькими поколениями.

Очаг — сакральное место для каждого чеченца. Несколько месяцев назад в двери чеченца ворвался израненный незнакомец. Он подбежал к очагу и схватился за цепь, державшую большой котел над очагом. По чеченским обычаям это означало, что человек, которого преследовали мстители, с этого момента является родственником хозяина дома. Теперь его нельзя было выдать. Залечив раны, беглец ушел. У него была одна дорога — стать абреком.

Теперь же, пока жена хлопотала у очага, чеченец, усевшись на невысоких нарах, застланных камышовыми циновками, рассказывал детям старинную притчу о героях. Приготовив все для ужина, хозяйка расстелила скатерть прямо на полу и стала подавать еду в начищенной до блеска медной посуде. Семья рассаживалась. Женщина, по обычаю, заняла место ближе к очагу, чтобы быстро обслуживать мужа и детей.

Чеченцы были умеренны в пище. Обжор и толстух дразнили обидными прозвищами. В будни чеченцы ели сискал-берам (чурек из кукурузной муки с сыром и сметаной) и жижиг-галнаш (баранину с галушками и чесноком). Пищу запивали водой. Ко всему относились бережливо. Если дети неосторожно роняли куски чурека, то старшие строго говорили: «Кто сорит хлебом — не узнает сытой старости» или «Кто не бережлив с пищей — призывает бедность».

Ужиная, как и полагается, в тишине и безмолвии, жена и дети внимательно следили за мужем и отцом, ожидая момента, когда он закончит трапезу и, быть может, расскажет им о человеке в бурке из черной шерсти. Чеченец чувствовал любопытство домашних. И он рассказал.

ПОЯВЛЕНИЕ ПРОРОКА

В селении Алды жил бедный молодой пастух по имени Ушурма. Однажды он вдруг начал проповедовать истинную жизнь. К чему призывал чеченцев новоявленный мессия? Ушурма, вскоре взявший имя Мансур (от арабского «победитель», «непобедимый»), призывал чеченцев отказаться от неправедной жизни. Неправедными он считал грабежи, убийства, кровную месть, междоусобицы. В проповедях Мансур заклинал горцев не пьянствовать, не курить, не прелюбодействовать, требовал отказаться от нечестно нажитого имущества. Он уверял, что отринувший греховную жизнь получит все необходимое от Аллаха, а упорствующий во грехе обретет смертные муки.

Мансур — прекрасный оратор, но когда призываешь человека перевернуть собственную жизнь, одних лишь слов недостаточно. Тем более что аудиторией проповедника были горцы, свято чтившие обычаи предков и готовые положить жизнь на алтарь их защиты. Мансур должен был доказать свое божественное предназначение. Как это сделать? Нужно творить чудеса.

«Чеченцы разно говорят о средствах, предпринятых Ушурмою к возбуждению их фанатизма, — писал один из первых российских кавказоведов Петр Бутков. — По рассказам одних, ночью привиделось ему во сне, что он был поднят ангелами с земли на небо, узрел чудесное сияние и закричал: „Аллах велик!“ Поутру Ушурма объявил братьям своим, что в этот день умрет и снова отправится на небо, где должен окончательно определиться путь его. Он просил не погребать его до следующего утра, потому что через сутки он вернется к жизни. После чего, правда, лег и сделался как бы мертвым. Так пробыл он без дыхания и движения целый день и ночь, а утром восстал — к великому удивлению родных, окружавших его. По сказанию других, Ушурма увидел во сне, что два человека въехали к нему во двор верхом и звали его и он вышел к ним. Незнакомцы после приветствия: „Ассалам алейкум, имам“, то есть „Мир тебе, имам“, сказали ему: „По велению Аллаха пророк Магомет послал нас объявить, что на тебя возлагается обязанность вновь утвердить в Коране народы, ослабевшие в вере и впавшие в заблуждение“. — Ушурма отвечал им: „Народ не послушает меня и не поверит этому повелению“. — „Не бойся, — возразили они, — Аллах поможет тебе и народ уверует в слова твои“. — По преданию, наиболее распространенному в Чечне, Ушурма, пасши скот в поле, уснул днем и видел в сновидении Магомета, который приказал ему провозгласить себя имамом, укоренить в народе ислам и возвестить скорую кончину мира». Об этих видениях Мансур сообщал народу в своих проповедях, разжигая любопытство чеченцев.

Нередко Мансур при большом стечении народа, прямо посреди проповеди внезапно падал и корчился в судорогах. Видевшие это замирали в благоговении. Во многих культурах падучая болезнь считается признаком особого вдохновения человека, «стигматом» избранника.

Мансур был оригинален даже в одежде. Он сшил себе платье из разноцветных лоскутов, а неизменным аксессуаром сделал зеленую шаль. У Мансура появились ученики, которые во всем подражали учителю и готовы были выполнить любой его приказ.

Вскоре популярность вчерашнего пастуха вышла далеко за пределы его родного селения. Учением Мансура заинтересовались другие знатоки Корана — священной книги мусульман. Однажды ученые-муллы посетили дом молодого проповедника, желая поговорить с ним на богословские темы. Вопреки священному обычаю гостеприимства, Мансур отказал гостям в беседе. Он вообще избегал встреч с исламским духовенством, не любил расспросов о смысле своего учения. В лучшем случае он отвечал муллам и кадиям: «Я не святой и не пророк, но мне повелено от Бога утверждать народ в законе Его».

Многие поверили Мансуру, но достаточно было и сомневавшихся. Чеченец, принимавший в своем доме гостя в бурке из черной шерсти, был одним из сомневавшихся. Он рассказал своему любопытному семейству о Мансуре, а затем, немного помедлив, пересказал содержание проповеди, о которой ему поведал недавний гость. 5 февраля 1785 года Мансур в окружении