Шамиль отказался выполнять эти требования. Посмотрев на изнуренных неравным противоборством мюридов, павших духом и готовых на все, лишь бы этот кошмар закончился, Шамиль сказал: «Слабость и трусость никогда и никого не спасала». Мюриды разошлись по своим постам и приготовились к последнему бою за Ахульго.
Третий штурм Ахульго продолжался 36 часов подряд 21–22 августа. В записках Дмитрия Милютина, воевавшего в Чеченском отряде Граббе и впоследствии ставшего военным министром, эти дни описаны так: «…матери своими руками убивали детей, чтобы не попали они в руки солдат; целые семейства погибали под развалинами. Были и такие случаи, что мюриды, изнемогая от ран и как бы отдавая свое оружие, вероломно наносили смерть тому, кто принимал его».
Под покровом ночи Шамиль со своей семьей и несколькими приближенными ушел с Ахульго. Имам покидал Набатную гору побежденным, но свободным. Шамиль потерял своего первенца Джамалуддина, который из заложника стал пленником. Но на своей спине имам сумел вынести из Ахульго и спасти второго сына — Гази-Мухаммада. Шамиль шел вновь собирать горцев под знаменем священной войны.
Граббе докладывал о своем триумфе в Тифлис: «Положение Шамиля весьма незавидно. Его политическое и религиозное влияние на местное население полностью утеряно». Император Николай I на известие о взятии Ахульго ответил сдержанно: «Очень хорошо, но жаль, что Шамилю удалось уйти. Должен признать, я опасаюсь новых происков с его стороны… Посмотрим, что уготовило нам будущее».
4. Особый край
Воронцов
ВОЗВРАЩЕНИЕПокинув Кавказ в 1805 году, Михаил Воронцов много воевал. Наполеоновские войны 1805–1807 годов, Русско-турецкая война 1806–1812 годов, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813–1814 годов — сражения, награды, слава. В битве при Краоне 7 марта 1814 года он (уже генерал) стяжал славу «победителя Наполеона», устояв перед натиском французского императора. В 1815–1818 годах Воронцов командовал оккупационным корпусом во Франции, а после его вывода сам оплатил долги, которые наделали русские офицеры в многочисленных кутежах.
В 1823 году Воронцова назначили генерал-губернатором Новороссии и наместником Бессарабии. Здесь он многое сделал для развития образования, торговли, промышленности, сельского хозяйства. Как справедливо заметил один из биографов Воронцова: «Трудно назвать какую-либо сторону жизни новороссиян, которую бы он (Воронцов. — А. У.) обошел своим вниманием». Граф превратил Одессу в главный торговый порт Российской империи на Черном море. Один из символов города — монументальная лестница, соединившая Приморский бульвар с портом, была сооружена в 1835–1841 годах по настоянию Воронцова и какое-то время именовалась Воронцовской. Однако благодаря гениальному фильму Сергея Эйзенштейна «Броненосец „Потемкин“» ныне она известна как Потемкинская. Видно, справедливо высказался Ленин: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино».
Шел 1844 год. Воронцов, которому было уже 62 года, не ждал резких поворотов судьбы. Лето и осень он проводил в Алупке, во дворце, который стал для него любимым домом. У Воронцова был строгий распорядок дня. Он вставал рано и уже в шесть часов утра начинал работать: отвечал на письма, диктовал приказы, сочинял проекты благоустройства края, принимал посетителей. В пять часов пополудни губернаторский рабочий день заканчивался, и граф до следующего утра к работе не прикасался. Он отправлялся обедать. Во дворце бывало множество гостей. За обедом собиралось от 70 до 120 человек. После графской трапезы накрывали отдельный стол для многочисленной прислуги, которая обслуживала всю эту орду гостей. Отобедав, Воронцов любил погулять на свежем воздухе. Его немного сутулая фигура в простом зеленом егерском сюртуке неспешно двигалась по таким же зеленым аллеям парка.
Одной ноябрьской ночью, около трех часов, Воронцова разбудил его секретарь Михаил Щербинин. Он сообщил встревоженному графу, что из Петербурга прибыл фельдъегерь с посланием от императора. Взяв письмо из рук секретаря, Воронцов начал читать: «Зная ваше всегдашнее пламенное усердие к пользам Государства, выбор мой пал на вас, в том убеждении, что вы, как главнокомандующий войск на Кавказе и наместник мой в сих областях с неограниченным полномочием, проникнутые важностию поручения и моим к вам доверием, не откажетесь исполнить мое ожидание. Но желая и при сем случае доказать вам особенное мое уважение, я не хотел приступить к объявлению о сем новом вам поручении, не узнав от вас прежде ваше согласие принять оное, в котором, однако, не могу сомневаться. Прибавлю к сему, что поручение сие считая делом, могущим продлиться не менее трех лет, и в справедливом внимании к семейным вашим обстоятельствам, полагаю сохранить вам прежнее ваше звание и главное заведывание Новороссийским краем, тем более что по близкому соседству нахожу совершенно возможным, чтобы вы могли ежегодно проводить по нескольку месяцев на отдохновении в Крыму, в вашем поместье и в кругу вашего семейства. Близость и скорость сообщений совершенно сему способствуют.
С нетерпением буду ждать вашего ответа, по получении которого сообщу вам все подробности настоящего положения дел и мои намерения, ежели не предпочтете лично и изустно их получить от меня здесь, что совершенно представляю вашему выбору.
Примите уверение в искреннем моем к вам уважении и признательности. Николай. Гатчина, 17 ноября 1844 года».
Закончив читать монаршее письмо, граф задумался. Совершенно неожиданное новое назначение, притом в край, охваченный войной, которую не в силах были закончить лучшие генералы: Ермолов, Паскевич, Розен, Граббе. Уже отстроенную Одессу и любимую Алупку нужно сменить на неотесанный Тифлис. Отказаться? Нет, невозможно. Позвав императорского фельдъегеря, Воронцов сказал: «Я стар и становлюсь дряхл, не много жизни во мне осталось; боюсь, что не в силах буду оправдать ожидания царя; но русский царь велит идти, и я, как русский, осенив себя знамением креста Спасителя, повинуюсь и пойду».
Воронцов поехал в Петербург, где его ждали императорские инструкции и новые планы покорения Кавказа. В столице, куда граф прибыл в январе 1845 года, царского наместника встречали тепло. На торжественном обеде в Английском клубе (здесь в неформальной обстановке собирались виднейшие государственные деятели, ученые и писатели) в честь нового назначения графа произносили самые лестные и вдохновенные слова. Вокруг Воронцова было столько улыбок, восторгов, поздравлений, добрых пожеланий, что граф, совсем не «придворный житель», заметно смутился: «Как бы я желал, чтобы это назначение, эта власть, мне предоставленные, все это было бы один сон, страшусь, чтоб непосильны мне были новые труды; страшусь общего разочарования на мой счет».
Николай I вручил в руки Воронцова громадную власть. Кавказский наместник мог принимать решения в обход министров, которые не могли контролировать его действия. Воронцов получал право по всем важным вопросам обращаться прямо к царю, минуя множество бюрократических перегородок. Самовластие графа ограничивалось только мерой императорского одобрения и простиралось на весь юг империи,
