1837 год — пик карьеры Хан-Гирея. Он произведен в полковники и назначен командиром Кавказско-горского полуэскадрона. Тогда же Хан-Гирей получает звание флигель-адъютанта и входит в свиту императора. Николай I называет Хан-Гирея, которому нет еще и тридцати, «черкесским Карамзиным», а императрица Александра Федоровна танцует с ним мазурку.
МИССИЯ НЕВЫПОЛНИМАРоссийская империя не раз пробовала закончить войну с горцами мирным соглашением. Но все эти предложения сводились к требованию безоговорочной капитуляции или, как писали имперские начальники, «безусловной покорности». Накануне царской поездки на Кавказ (1837) для переговоров с горцами решено было послать Хан-Гирея. Почему выбор пал на «черкесского Карамзина», вполне понятно: представитель известного и влиятельного адыгского рода, верный и честолюбивый офицер. Лучшей кандидатуры в PR-менеджеры «белому царю» действительно было не найти.
Сам Хан-Гирей с воодушевлением встретил новое поручение императора. Военному министру он писал, что царское внимание считает «совершенным счастием». Хан-Гирей поспешил предложить собственную стратегию принуждения горцев к миру. Суть ее сводилась к давно известному положению, которое стало одним из принципов российской политики на Кавказе: лучше и легче иметь дело с князьями и дворянством, чем с вольными демократическими обществами. Родовитый аристократ Хан-Гирей писал: «всякого рода сношения с первыми, то есть с коленами, состоящими под управлением князей и подвластных им дворян, будут несравненно успешнее, нежели с последними, то есть с племенами, имеющими правление, похожее на демократическое или народное». Все это полностью соответствовало мнению военного министра Чернышева и императора Николая I. Хан-Гирей наверняка вновь заслужил одобрение начальства.
Прибыв на Кавказ, Хан-Гирей должен был убедить непокорных горцев, которые воевали с русской армией уже как минимум два десятка лет, выбрать депутатов для встречи с Николаем I. Далее эти депутаты, по замыслу Петербурга, «испрашивали у государя императора постоянного управления, которое, состоя под непосредственным ведением российского начальства, обеспечивало бы внутри их благосостояние». Занавес. Кавказская война триумфально окончена. Хеппи-энд по-царски. Таков был план, но это тот случай, когда бумага оказалась дороже написанного.
Опекать и направлять Хан-Гирея в его миссии назначили генерала Вельяминова. Состарившийся на Кавказской войне Кызыл-генерал (рыжий генерал), как называли Вельяминова горцы, сразу разглядел в замысле императорского флигель-адъютанта плоды столичных иллюзий. Алексей Александрович всегда славился своей самостоятельностью в отношении любого начальства. Его кумиром был Ермолов, с которым так неласково обошелся Николай I. Царю, несмотря на обиду, Вельяминов оставался верен, а вот в Хан-Гирее видел не более чем ловкого придворного «фазана», прибывшего на Кавказ за наградами и славой.
Генерал честно проконсультировал «очаровательного черкеса»: посоветовал людей, с которыми следовало встретиться, обозначил лучший маршрут следования, рассказал об особенностях коммуникации с Петербургом. В рапорте военному министру от 14 июня 1837 года Вельяминов написал, что искренне желает Хан-Гирею успеха, но добавил: «успех этот более нежели сомнителен».
Рыжий генерал составил несколько обстоятельных записок о том, как покорить Кавказ и все предлагаемые им меры были рассчитаны на годы методичной работы. Вельяминов предлагал увеличить количество войск на Кавказской линии, заселить край новыми казачьими станицами и планомерно перейти к наступательным действиям. Вместо этого ему предложили помочь присланному офицеру уговорить горцев сдаться и просить милости императора.
У Хан-Гирея ничего не вышло. В обществах, которые уже давно признали власть империи, ему оказали радушный прием. С выборами депутатов здесь тоже проблем не возникло. Так было в Кабарде и у бжедугов, но совсем иначе повели себя непокорные адыги — шапсуги, натухайцы, абадзехи. Они даже не стали слушать своего соотечественника: для них он стал чужим человеком в чужой одежде и с чужими мыслями.
Встреча Николая I с депутатами от лояльных горцев, и без того находившихся под российской властью, была бесполезной и носила печать фарса. Император это понимал, но других депутатов Хан-Гирей дать своему государю не смог. Царь был разочарован. Высочайшая милость быстро сменилась раздражением. Вернувшись в Петербург, Хан-Гирей почувствовал себя лишним при дворе и в обществе, где от былого всеобщего восхищения «очаровательным черкесом» не осталось и следа. В 1841 году Хан-Гирей ушел в отставку и уехал в Екатеринодар, где занялся исследованием быта и фольклора черкесов. Большим ударом для него стал запрет публикации большого труда «Записки о Черкесии», над которым он работал не один год. Николай I «законсервировал» Ермолова, которого подозревал в связях с декабристами, а теперь «замуровал» и Хан-Гирея, провалившего переговоры с горцами.
Хан-Гирей умер в 1842 году. Ему было всего 34 года. На Кавказе ходили слухи, что бывшего царского любимца отравили его же соотечественники, не простившие ему, а возможно, и его отцу русскую службу, которая в их глазах была постыдным предательством.
Слишком много поленьев жестокости полыхало в топке Кавказской войны. Сигналами семафора этот смертоносный локомотив было уже не остановить.
5. Долгая война
«Настоящий кавказец»
РАЗГОВОР В ДАРЬЯЛЬСКОМ УЩЕЛЬЕМолодой офицер ехал из Санкт-Петербурга в Тифлис с мыслями о подвигах, крестах и страстной любви красивой черкешенки. Грезить Кавказом он начал после запоем прочитанных романтических повестей Александра Бестужева-Марлинского. «Дико-прекрасен гремучий Терек в Дарьяльском ущелии. Там, как гений, черпая силы из небес, борется он с природой. Инде светел и прям, как меч, рассекший гранитную стену, сверкает он между утесами. Инде, чернея от гнева, ревет и роется, как лютый зверь, под вековые громады: отрывает, рушит, катит вдаль их обломки» — эти и другие строки из бестужевского «Аммалат-бека» офицер знал наизусть и мурлыкал себе под нос по длинной дороге в столицу Кавказского наместничества.
Из Пятигорска он выехал уже не один, а со спутником — убеленным сединой офицером из «настоящих кавказцев», который недолго наслаждался коротким отпуском на водах. О ветеранах казавшейся бесконечной Кавказской войны петербургский офицер кое-что слышал, но никогда ранее не сталкивался лично с этой породой людей. Путь до Владикавказа ушел на осторожное знакомство, но в Дарьяльское ущелье они въехали уже почти друзьями.
«А рассказывали ли вам в академии о Кавказе и здешней войне?» — спрашивал старый «кавказец».
«Да, на лекциях по военной географии. Мне хорошо известно, что самое храброе и враждебное нам племя — это кумыки», — отвечал выпускник Императорской военной академии.
«Кумыки?! Они давно покорены. Впрочем, думаю, вы еще многое для себя откроете во время службы. А пока позвольте дать несколько добрых советов, которые помогут сберечь вашу юную жизнь».
«Буду признателен», — смущенно проговорил офицерик.
«Вы все господа, приехавшие из России, воображаете, что по нашим дорогам можно прогуливаться как по Невскому. Нет, докладую вам, там будочники берегут
