Ох уж эти боги и их поспешные языки. Ох уж эти смертные и их глупые грезы. Образумятся ли когда-нибудь они — и те и другие?
— Ладно. Пошли, покажу тебе их, раз так. Но знай, — сказал Аполлон, пока шагали они к стойлам, и лошадиный дух в ноздрях у Фаэтона делался все крепче и резче. — Ты волен в любой миг передумать. Это никак не уронит тебя в моих глазах. Честно говоря, ты в них даже вырастешь будь здоров как.
С приближением бога четыре жеребца — белые с золотыми гривами — затопали и завозились в стойлах.
— Эй, Пирой! Ну же, Флегон! Тихо-тихо, Эой! Спокойно, Эфон! — обратился к ним по очереди Аполлон. — Так, иди сюда, юноша, пусть познакомятся с тобой.
Фаэтон никогда прежде не видывал таких великолепных коней. Глаза у них сияли золотом, копыта высекали из каменных плит искры. Фаэтона охватило благоговение, но тут же пронзило его и страхом, который он попытался выдать за восторженное предвкушение.
У тяжелых врат зари стояла золотая квадрига — великая колесница, в которую четырех жеребцов собирались вскоре впрячь. Мимо поспешила безмолвная женская фигура в шафрановой хламиде. Фаэтон уловил аромат, который не смог распознать, но голова у него пошла кругом.
— То была Эос, — проговорил Аполлон. — Скоро придет ее время отпирать врата.
Фаэтон был наслышан об Эос — богине зари. Ее звали рододактилос — розоперстая — и за ее обаяние и нежную красоту ей всюду поклонялись.
Он помог отцу вывести жеребцов к колеснице, и тут его грубо отпихнули в сторону.
— Что тут делает этот смертный?
Здоровяк, облаченный в сияющий доспех из бычьей шкуры, взял разом всех четырех жеребцов под уздцы и повел их вперед.
— А, Гелиос, привет, — сказал Аполлон. — Это Фаэтон. Мой сын Фаэтон.
— И что?
Фаэтон знал, что Гелиос — брат Эос и богини Луны Селены, что он помогает Аполлону с его каждодневными обязанностями. Аполлон в присутствии титана словно бы засмущался.
— Ну, короче, колесницу сегодня поведет Фаэтон.
— Что, прости?
— Ну, пусть заодно и научится, как считаешь?
— Ты, никак, придуриваешься?
— Я вроде как пообещал.
— Тогда вроде как разобещай обратно.
— Гелиос, не могу. Сам знаешь, что не могу.
Гелиос затопал и взревел, от чего кони вскинулись и заржали.
— Ты мне не дал вести ни разу, Аполлон. Ни разу. Сколько я просил, и сколько ты говорил мне, что я не готов? А теперь ты пускаешь этого… эту креветку к вожжам?
— Гелиос, будешь делать так, как тебе велено, — сказал Аполлон. — Я свое слово сказал, а значит… кхм, сказал.
Аполлон забрал поводья из рук Гелиоса, подсадил Фаэтона в колесницу. Увидев, как Фаэтон болтается туда-сюда по колеснице, Гелиос хохотнул.
— Да он там катается, как горошинка! — сказал он с неожиданно визгливым смешком.
— Справится. Так, Фаэтон. Эти вожжи — они тебе для общения с конями. Те сами знают дорогу, проходят ее каждый день, но им надо показать, что ты их повелитель, понял?
Фаэтон рьяно закивал.
Что-то от нервного возбуждения Фаэтона и ярости Гелиоса, похоже, передалось коням — они брыкались и беспокойно фыркали.
— Самое главное, — продолжил Аполлон, — не лететь ни слишком высоко, ни слишком низко. Посередине между небом и землей, ну?
И вновь Фаэтон кивнул.
— Ой, чуть не забыл. Руки выстави… — Аполлон взял кувшин и вылил масло в протянутые ладони Фаэтона. — Намажься этим как следует. Защитит тебя от жара и света этих жеребцов, когда они поскачут по небу. Земля внизу согреется и озарится, а ты держись по прямой на запад, к садам Гесперид. Двенадцать часов в пути. Держись. Помни: кони знают. Успокаивай их по именам: Эой и Эфон, Пирой и Флегон. — Аполлон называл их, и кони по очереди прядали ушами. — Но еще не поздно, мой мальчик. Ты видел их, ты с ними пообщался, я подарю тебе их золотые статуэтки, отлитые Гефестом, заберешь домой. Это угомонит твоих школьных друзей.
Еще от одного визгливого смешка Гелиоса щеки у Фаэтона вспыхнули.
— Нет, — сказал он, стиснув зубы. — Ты обещал — я тоже.
Заря
Сказал это Фаэтон, и тут возникла Эос — на ярком жемчужно-розовом облаке. С улыбкой поклонилась Аполлону и Гелиосу, растерянно и вопросительно посмотрела на Фаэтона в колеснице и заняла свое место у врат рассвета.
Страннику, глядящему на восток и вверх, на облака, скрывающие Дворец Солнца, первый знак того, что Эос принялась за дело, — вспышка кораллово-розового, что всякий раз поутру пронизывает небо. Распахнула она врата пошире, и этот розовый окреп до блеска золота, а тот делался все ярче и яростней.
Для Фаэтона во дворце зрелище было обратным: врата распахнулись и явили темный мир, озаренный лишь серебряным блеском сестры Эос и Гелиоса — лунной богини Селены, добравшейся до конца своего ночного пути. Эос раскрывала врата все шире, пока Фаэтон не увидел, как розовый и золотой свет вырывается вовне, затопляет тьму ночи. Словно то был знак для четырех коней: они навострили уши, содрогнулись и встали на дыбы. Фаэтона отбросило назад, и колесница под ним поехала.
— Помни, сынок, — прокричал Аполлон, — не полошись. Крепче хватку. Не натягивай поводья. Просто покажи коням, что ты владеешь положением. Все будет хорошо.
— В конце концов, — прокричал Гелиос, когда колесница начала отрываться от земли, — что может пойти не так? — Его визгливый смех фальцетом хлестнул Фаэтона, будто плеткой.
И вновь переключимся на странника, что смотрит с дороги внизу на восток: золотое свечение превращается в громадный огненный шар, его все труднее наблюдать не щурясь. Краткая вспышка рассвета окончена, приходит день.
Поездка
Кони Аполлона ринулись вперед, топча воздух. Все шло гладко. Они знали, что делать. Забравшись на определенную высоту, взяли нужный курс и дальше гнали прямо. Все просто.
Фаэтон выпрямился, старательно не дергая за поводья, и всмотрелся в даль. Разглядел кривую, отделявшую синее небо от заполненной звездами тьмы. Видел, как действует пылающий свет колесницы. Сам Фаэтон был защищен, в волшебной безопасности от жара и света, но громадины облаков таяли и растворялись до пара. Фаэтон посмотрел вниз и увидел, как сжимаются по мере его приближения длинные тени гор и деревьев. Видел, как складчатое море рассыпается миллионами искр света, видел, как сияние росы возносится трепетным туманом, когда подъезжали они к берегам Африки. Где-то к западу от Нила Эпаф отдыхает на пляже. Ох, ну и триумф же ожидает Фаэтона — каких свет не видывал!
Побережье сделалось отчетливее, и Фаэтон натянул поводья, пытаясь направить Эоя, ведущего коня слева, вниз. Эой, возможно, думал
