Надо сказать, Дохлый читал много, и что там скопилось и отлежалось у него в голове, было неизвестно. Но спорить и состязаться с ним было одно удовольствие.
– Ты куда собираешься после школы? – неожиданно спросил Дохлый.
– Буду токарем. Или кузнецом.
Дохлый скривил губы – не впечатлило.
После девятого класса у нас была месячная производственная практика, и я попросился, чтобы меня отправили на мясокомбинат, в кузню. Мы с Вовкой Сулеймановым решили там поднакачать мышцы. На обед кузнецы приносили пельмени, колбасу, запирали двери, ставили на горн ведро и через мгновение приглашали нас за стол. Но молотобойцев из нас не получилось, работы было немного, ну пару раз приводили подковать лошадь, и все.
Тогда я решил перейти в мастерские. Там работал друг отца Митча, он сказал, что быстро сделает из меня токаря. Кузнецы отпустили меня с неохотой: я был легок на ногу и они частенько отправляли за пол-литрой. Токарное дело я действительно освоил быстро. Митча оставлял мне заготовки, и я, как заправский токарь, обтачивал их. По окончании практики мне даже выписали премию, которую я потратил на ремонт велосипеда. Но больше всего я радовался конусам, которые мне выточил Митча для велосипеда. Моя работа на мясокомбинате имела неожиданное продолжение: после окончания учебы, перед выпускными экзаменами, к директору приходил начальник отдела кадров и просил отправить меня работать в мастерские.
Сказав, что я хочу стать токарем, я лукавил. В школе, когда мы писали сочинение на тему «Кем бы я хотел стать», я написал, что хочу быть геологом. А на самом деле мне мерещилось летное училище, но я боялся спугнуть свою мечту.
Планерный кружок в моей жизни появился неожиданно. И не только у меня. Таких, кто бредил авиацией, в нашем классе оказалось четверо: Вовка Савватеев, Сашка Волокитин, Витька Смирнов и я. Действовал он при авиационном заводе, неподалеку от той самой Парашютки, где я впервые увидел летящий планер. Ходить туда было далеко, через заснеженное поле, через отвалы и превращенные в свалки овраги. Там, как говорили, в норах и времянках прячутся бездомные бандиты. Но нас, выросших не в пробирках и колбах, это обстоятельство пугало мало. Как говорится, вперед и с песнями.
Занятия проходили по вечерам, мы топали туда после уроков в школе, а возвращались домой за полночь. Возле скотоимпорта пути наши расходились. Особенно неприятно было идти одному по заснеженному полю, где за каждым кустом чудился притаившийся бандит. Но об этом Дохлому я говорить не стал.
– А кем ты хочешь стать? – спросил я в свою очередь у Дохлого.
– А я уже стал.
– Кем?
– Я хочу жить так, как я хочу: не занимать, не просить, не заискивать. Пусть лучше меня просят.
– Но это же не профессия.
– Я построю дом, привезу в него мать, а сам уеду. Хочу мир посмотреть.
Мир! Мой мир пока что простирался недалеко. Летом несколько раз ездил на станцию Куйтун к бабушке, затем с отцом на машине – к тетке в Заваль.
ЛОБНОЕ МЕСТО
Мы еще раза два вместе сходили в клуб, но Олег сказал мне, что видел Катю в кино с Дохлым. Меня это так сильно расстроило, что я решил больше не ходить на репетиции и вообще не разговаривать с Катей. А Дохлый каков! Еще другом называется! Была бы в предместье другая школа, я точно перешел бы в нее.
Один из моих лучших друзей, Вадик Иванов, неожиданно для многих пошел в ремесленное училище, которое находилось при авиационном заводе. Ранним утром вдруг явился ко мне в ремесленной форме и стал рассказывать, как там все хорошо и интересно. А может, и мне уйти в ремеслуху? Когда Вадик ушел, я заявил маме, что тоже хочу в ремесленное.
На что мама, подумав, ответила:
– Воля твоя, но ремесленное от тебя никуда не уйдет. А если хочешь чего-то большего – учись дальше. Мы пока живы и здоровы, кто знает, что будет потом.
Мама как в воду смотрела: отца не стало, когда я оканчивал школу, и кто знает, как сложилась бы моя жизнь, пойди я в школу годом позже, как предлагала Евгения Иннокентьевна, узнав, что мне еще нет семи лет.
– По всем правилам, его брать нельзя, – говорила она.
Мама тогда настояла, и я подтвердил заведующей школы, что буду учиться на одни пятерки.
В ремесленном у Вадика дела пошли в гору, его хвалили и даже вывесили его фотографию в училище и военкомате как лучшего призывника. Позже Вадик уедет строить Усть-Илимскую ГЭС.
А пока что жизнь для меня и моих школьных и уличных друзей шла все в том же привычном порядке: дом, школа, летом огород, почти ежедневные походы на Ангару, игры в футбол.
И тут появилась Катя со своим театром. Театр я принимал, а вот Дохлого рядом с Катей принять никак не мог. Уж лучше бы он крутил и стриг сарлычьи хвосты в Монголии.
Дальше все пошло по законам жанра – я рассорился с Катей. Произошло это некрасиво, хотя кто скажет, что ссоры бывают красивыми. Некоторое время свои детские обиды я держал при себе. Да, переживал, но терпел. А потом прорвало. Во время очередной репетиции, когда я не смог вспомнить заученного текста и начал куражиться, она вдруг, поглядывая на меня, как мне показалось, с жалостью взрослого человека, пропела:
Ты посмотри-ка,Кто к нам приехалИз Пуэрто-Рико!Я решил не остаться в долгу и, вытянув вперед нижнюю челюсть, почти прорычал:
Мы ползем по Уругваю,Ваю, ваю!Ночь хоть выколи глаза,Слышны крики: «Раздевают!» —«Ой, не надо, я сама!»Катя подошла и пальцами захлопнула мне рот, мол, лучше бы помолчал со своими блатными выкриками. Я схватил ее за руку, и мы, вроде шутя, а потом всерьез, начали бороться. Неожиданно она, сделав подножку, повалила меня на пол. Все начали смеяться. Выкрикивая что-то обидное, я выскочил из класса и с этого дня перестал ходить на репетиции. Через несколько дней Катя, как ни в чем не бывало, встретила меня на школьной перемене и, преградив дорогу в мое сиюминутное будущее, улыбнувшись, сказала:
– Ты не дуйся! И приходи на репетицию. А если хочешь, вечером пойдем в кино. На мылзаводе показывают «Кортик».
– Мне сейчас некогда, – забормотал я. И неожиданно, как бы оправдываясь, добавил: – Я записался в планерный кружок. Хочу летать.
Сам того не желая, я выдал Кате свою затаенную мечту.
– Молодец, – сделав паузу, похвалила меня Катя. – Но там нужны здоровые и крепкие ребята. А тебе всерьез надо заняться спортом, подтянуться в учебе. И не лазить по вагонам и садам.
Сказала мне это так, точно знала про меня все надолго вперед. И, помолчав, добавила:
– А мы скоро отсюда уедем.
– Куда? – опешив, спросил я.
– Отца переводят служить в другое место. Мы уже начали собирать вещи. Только ты об этом никому не говори.
Я кивнул головой, хотя
