– Да что он – на вертолете улетел? – с досадой воскликнул Хавло. – Вот же его следы!
Он не знал, что Мишка, выйдя к речке, огляделся, затем круто свернул в сторону заснеженной поляны. Там он остановился, затем, ступая себе след в след, начал пятиться назад. Так он прошагал метров двести, затем прыгнул в сторону под колодину, где не было снега. Не оставляя на снегу следов, он перебрался на лежащее длинное дерево, пробежался по нему, перепрыгнул на другое и с него вновь спрыгнул в речку. И по ней пошел не вниз, а вверх по течению, Там он нашел огромный валун, забрался на него, стряхнул со шкуры воду, вновь смыл за собой следы и, прыгнув на откос, полез на нависшую над рекой гору. Туда не то что лошади, собакам трудно было забраться. Но Хавло, хватая ртом морозный воздух, все же поднялся. Он отыскал медвежьи следы и увидел, как по косогору убегал от него Мишка. На самом верху он остановился, и Хавло показалось, что медведь, точно издеваясь, покрутился на одном месте. Хавло вскинул карабин и, почти не целясь, открыл по медведю стрельбу. Но после подъема на гору у него дрожали руки, и он отстрелялся вхолостую.
– Ну что, попал? – начали кричать ему снизу охотники, хотя прекрасно понимали, что не попал, поскольку видели, как после первого же выстрела Мишку с косогора будто языком слизнуло. Спускаясь вниз Хавло ругал себя, что зря потратил день, наступившие сумерки, которые не позволили продолжить погоню, гору на которую он едва вскарабкался и с которой можно было, поскользнувшись, легко сорваться вниз. Но больше всего досталось медведю.
Огибая огромный снежный валун, он неожиданно для себя нос к носу столкнулся с медведем. Хавло был уверен, что косолапый, после его выстрелов без оглядки улепетывает по тайге. Охотник, узнав Мишку, попытался дотянуться до карабина, который он перед этим забросил к себе за спину. Но, поняв, что не успеет, закричал диким, звериным криком и, махая перед лицом руками, повалился с крутого откоса. Поджидавшие его охотники, услышав крик, открыли стрельбу в воздух. Через пару минут, без шапки и карабина, Хавло с прилипшими ко лбу волосами и вытаращенными от страха глазами выбежал к лошадям. Не останавливаясь, он прыгнул в седло. В это время почти рядом от реки рявкнул Мишка, и лошади, не разбирая дороги, понесли незадачливых охотников по тайге.
ОДНОВА ЖИВЕМ
– Вам кого?
Григорий Пряхин поискал глазами владелицу этого сухого, требовательного, казалось, совсем не женского голоса, и с удивлением увидел в дверном проеме, который соединял приемную с кухней, невысокую девушку. На ней были темно-синие облегающие брюки и голубая с погончиками рубашка. Чем-то внешний вид девушки напомнил ему стюардессу.
– Мне Арсения Петровича, – ответил Григорий.
– Он занят. Вы по какому вопросу?
Голос был все тем же – сухим и казенным. Должно быть, он явился не вовремя.
– Я подожду, – сказал Григорий, присаживаясь на кожаный диван и осматривая офис. В углу, прямо у окна, стоял солидный, цветом под орех, крепкий итальянский стол, на нем – импортный набор канцелярских принадлежностей, а чуть сбоку увидел на столе бронзовую фигурку бегущего медведя и, уже не сдержавшись, улыбнулся, столкнувшись взглядом с еще одним, который с большой фотографии на стене, подняв лапу, казалось, приветствовал посетителей.
Прямо над ним висел портрет Дмитрия Медведева, чуть выше – портрет Владимира Путина в летном шлемофоне с именным автографом, а под ними фотография актера Леонида Быкова, переснятая из кинофильма «В бой идут одни старики».
«Хорошая компания», – подумал Пряхин, на секунду пожалев, что, собираясь сюда, не надел летную форму, дабы не портить сложившийся в этом офисе пейзаж.
Пряхин мог бы тоже кое-что вспомнить из жизни медведей и рассказать секретарше, но у памяти был свой порядок, почему-то перед глазами встал день, когда он впервые в жизни пришел устраиваться на работу.
После окончания училища он прибыл в авиационный отряд и первым делом зашел в отдел кадров. Пожилая секретарша приняла документы и позвонила в общежитие, чтобы там разместили вновь прибывшего пилота. В общежитии хмурый и малоразговорчивый технарь, которых в авиации называют «слонами», кивнул на свободную кровать.
– Занимай, будет твоя. – И, помолчав, добавил: – На ней Кешка Сенотрусов спал, позавчера схоронили. Разбились в горах. Врюхались в облако и оказались на склоне. Никто не выжил.
«Ничего себе, оптимистическое начало!» – подумал Пряхин, рассматривая свернутый в рулон матрац. Постояв посреди комнаты, он придвинул к стене чемодан, развернул матрац. Сестра-хозяйка принесла постельное белье, и Григорий начал застилать кровать. «Где что-то кончается, там что-то и начинается», – успокаивая себя, подумал он.
А потом пошла работа, сегодня ночуешь здесь, завтра – в другом месте. Бывало, приходилось коротать ночь, завернувшись в чехлы на жестком металлическом полу в кабине вертолета. По работе была и зарплата – не обижали. Как иногда сами вертолетчики подшучивали, большой винт считает рубли, маленький – копейки; пошли срочные задания, посадки на буровые, полеты с геологами в тайгу.
В начале девяностых годов появились проблемы, о которых Пряхину не хотелось вспоминать. Распалась страна, а за нею начала разваливаться авиация. Авиакомпания, в которой он летал, была объявлена банкротом, летчики подались кто куда: одни сторожами в гаражи, другие, половчее и посообразительнее, с объемными пропиленовыми сумками, которые сами же называли «мечтой оккупанта», мотались челноками в Китай.
Пряхин улетел на Камчатку. Туда капитализм добрался не сразу, а с некоторым опозданием, и вертолетчики, из-за отсутствия дорог, были все еще востребованы. Он начал выполнять заявки, обслуживая зарубежных туристов и ВИП-персон. Однажды поступила заявка от богатого англичанина: тому захотелось иметь в своей коллекции медвежью голову. Медведя подняли в заболоченной низине, он, почуяв опасность, начал убегать от вертолета со скоростью курьерского поезда. Следуя за медведем, Пряхин засек скорость вертолета, стрелка на приборе показывала больше шестидесяти километров в час. Но куда убежишь от железной машины? К тому же медведь не стайер. Догнали, зависли над мишкой. Он заскочил в какую-то
