– I would love to hunt a moose! – блеснув ослепительно-белыми ровными зубами, с азартом крикнул англичанин, но, натолкнувшись на хмурый взгляд Пряхина, уже на ломаном русском пояснил:
– Мне обещали стрелять лося.
– Лосей здесь нет! – резко ответил Пряхин и, посчитав, что заявка выполнена, полетел на базу.
Сдав вертолет, он на другой день рассчитался с авиакомпанией и улетел домой. Убийство зверя, которого эвенки считают лесным человеком, стало для Пряхина навязчивым видением. Где-то в душе он считал, что ему обязательно воздастся за этого мишку, только не знал когда.
А вскоре он и вовсе забыл про камчатскую охоту. Жизнь дала резкий отворот, и он очутился за границей, но не в Китае, а в Непале. Там для работы в горах нужны были опытные вертолетчики. Отбор был жестким, требовались специалисты, имеющие все допуски: полеты днем, ночью, в сложных условиях, с подбором площадок, работа с подвеской в горной местности на высоте до шести тысяч метров. Все это у Пряхина было.
И вот он уже сидел в кабине вертолета, обслуживая горноспасателей, а также восходителей со всего земного шара, которые стремились покорить заснеженные гималайские вершины. По узким горным тропам шерпы переносили на своих плечах для альпинистов по тридцать килограммов груза. Буйволы – по шестьдесят. Пряхин на вертолете доставлял сразу четыре тонны.
В Непале работали вертолетчики из многих стран, но Григория за мастерство и умение находить нестандартные решения зарубежные альпинисты прозвали летающим медведем. Заказчиков на мякине не проведешь, кто может, тот делает свою работу. И Пряхин ее делал, аккуратно и филигранно, где надо – смело, а где и с особой осторожностью. Иногда приходилось сажать винтокрылую машину на такие горные террасы, где и буйволу, казалось бы, не развернуться. Во время полетов Григорию доводилось видеть гималайских медведей, но в Непале охота на них была строжайше запрещена. Он знал, что в России в девяносто восьмом году запрет на отстрел был снят вообще. В свое время Горбачев произнес вроде бы безобидную, на первый взгляд, фразу, мол, «я даю вам волю, что не запрещено, то разрешено». Для многих это стало сигналом: живем-то мы здесь и сейчас, а что будет завтра, об этом будем думать завтра. Было б денег вволю, хорошо б – еще поболе. Чего тут раздумывать, «однова живем».
За границей Пряхин проработал около года, позже, вспоминая то время, он признавался, что не раз его жизнь висела на волоске. Но судьба неизвестно для чего хранила его. Отработав положенный срок, он вернулся домой. Однако в той России, куда он приехал, авиацией теперь уже распоряжались неизвестно откуда возникшие прохвосты. Другого слова он подобрать не мог. Например, той авиакомпанией, которая отправляла его работать в Непал, управлял милиционер. Он-то и довел ее до банкротства и благополучно растворился среди таких же проходимцев.
Неприятности имеют свойство накапливаться и притягивать к себе новые. Пряхин в это поверил, когда к нему в дом пришла настоящая беда. Жена, его любимая Женька, которая все эти годы терпеливо ждала его после полетов, деля все горести и радости совместной жизни, получила неожиданный удар. С нею случился инсульт, и она потеряла возможность не только говорить, но и передвигаться на собственных ногах. Пряхин перевез жену в Москву, снял квартиру и начал показывать ее московским докторам, покупал самые дорогие импортные лекарства, но все его усилия оказались напрасными. Врачи разводили руками. Приговор был неутешительным, до конца дней она была обречена на неподвижность. Пряхин понимал, болезнь связала не только жену, но и его. Какие тут могут быть полеты и командировки? Семь лет он как мог ухаживал за женой. Носил в ванну, мыл, стирал белье, кормил из ложечки.
Она ушла тихо и спокойно, однажды уснула и не проснулась.
Оставшись один, Пряхин вновь попытался поискать работу. Ему говорили, что рабочих мест, где он мог бы применить свои летные навыки, нет и не предвидится. Но однажды из Нукутска позвонил бортмеханик Цырен Цыренович Торонов и сказал, что назначенный из Москвы губернатор подыскивает опытного пилота. Пряхин решил попытать счастья, авось повезет. Он взял билет и полетел в Сибирь. На этот раз ему не повезло. Губернатору порекомендовали взять другого, уволенного из армии вертолетчика. Не солоно хлебавши Пряхин вернулся в Москву.
Встал вопрос, что делать дальше? Еще в то время, когда он был привязан к больной жене, Григорий начал писать воспоминания о своей летной жизни. Некоторые записи он переделывал в сценарии, надеясь, что по ним можно будет снимать фильмы. Сценарии печатали в газетах и журналах, но предложений снять фильм не было. И вот все решила неожиданная встреча с депутатом, геологом Игорем Толстых, которого раньше Пряхин не раз забрасывал на вертолете в тайгу, а позже помогал ему на выборах. Узнав, что Пряхин ищет работу, Толстых предложил съездить на «Октябрьскую», там, он слышал, открылась киностудия военного кино.
– Я знаю, ты начал писать. И, говорят, неплохо получается, – сказал Толстых. – Так что ноги в руки – и чеши. Вот тебе адрес, я позвоню руководителю, там наши люди.
Ждать, когда на него обратят внимание, пришлось долго, но все же дверь открылась и Григорий увидел полного мужчину в темно-синем костюме, по всей видимости отставного офицера. Задержавшись в дверях, он продолжал говорить по мобильному телефону. Секретарша вскочила со своего стула и застыла по стойке «смирно». Григорий поймал себя на мысли, что уже встречал этого человека, но не мог припомнить где.
– Я от Толстых, – сказал Григорий, когда мужчина закончил говорить по телефону, – насчет работы.
Он уже понял, что это и есть Арсений Петрович, который занимается подбором кадров для развития отечественного кино.
– Игоря Сидоровича, – для солидности добавил Григорий. – Он вам звонил.
– Посмотрите реземю, – прикрыв ладонью телефон и глядя куда-то в себя, сказал Арсений Петрович.
– Резюме, – не поднимая головы, поправила секретарша, и Григорий увидел, как по ее лицу скользнула едва заметная улыбка. Он поразился этой улыбке, точно в комнату неожиданно заглянуло солнышко. Но секретарша быстро спрятала ее, и лицо вновь стало мраморным.
– Ну, я и говорю – ремюзье и все что надо! – продолжая думать о чем-то своем, махнул рукой Арсений Петрович.
– Да, я принес! – быстро с торопливой готовностью ответил Григорий. – Автобиографию, трудовую и все
