Зуб вдруг понял, что относится к командиру по-отечески. Осознавая всю степень своей дерзости. Все же командир – наследник Империи, Белый Хвост. Чего юноша не раскрывал, но и не смог скрыть. Но Сбитый Зуб уже нажил седины, нажил сотню шрамов, но так и не стал отцом. А годы и жизнь требуют свое. Именно от этого и появилось такое отеческое отношение к командиру, каким бы нелепым это ни казалось. А от этого – отеческое отношение и к Синьке, как к дочери. И от этого – боль их резких столкновений.
Если бы кто иной, а не командир, попробовал бы не то что резкое слово – взгляд косой бросить на девушку, растерзали бы до состояния освежеванного Бродяги. Синеглазку все в этом отряде не то, что любили – боготворили. Молились за нее. Сам Зуб уже несколько раз был ею возвращен к жизни. И сегодня еще раз она его «починила», как говорила она сама. А Зуб – не самый слабый воин. И не было в подчинении Зуба ни одного бойца, хоть раз не поднятого на ноги магией Синеглазки. То, что не все носят кресты – виновато отсутствие материи и краски. А так – каждый бы стал крестоносцем. И за мага Жизни любой, не раздумывая ни удара сердца, отдаст жизнь.
Но это – командир. И ему люди обязаны не меньше. Гадкий Утенок не только принял их под свое владычество. Он их вел, учил чему-то. Даже – Зуба. Мало кто понимал, что делал с ними командир, что из них «лепил» и зачем? Но, каждый ощущал, что каждый из них стал другим. И никогда не станет прежним. И на себя вчерашнего каждый смотрел с презрением. И за это люди будут умирать. С гордостью!
Хотя бы этот Танец Клинка. Только утром воины спросили Зуба, почему командир, такой великий воин, не сражается сегодня. Тот же Танец показал, что Белый Хвост – воин, каких никто из них еще не видел. Зуб людям ответил, что – так надо. Ответил, как надо было ответить. Зуб знал, что надо говорить, чтобы не уронить достоинство властителя. Но сам не понимал.
И только сейчас Зуб понял. Цель командира – не перебить врагов. И даже – не спасти их, его знаменосцев. Его цель – именно эти изменения, что происходят в каждом из них. В бою, в крови, в смерти и огне. За лицом и фигурой рослого, но – юноши, скрывается умудренный большим опытом мудрец, владыка, просчитавший каждый путь, каждое последствие – на многие дни, если не на годы, вперед. И все им совершенные действия имеют далеко идущие последствия.
И от осознавания этого Зуба распирало. Быть под началом такого владыки – гордость, честь! А быть в его раскладах значимой фигурой – достижение! Иначе стал бы он срывать покровы со своей тайны и показывать всем свое истинное имя ради исполнения заветных желаний какого-то старого, битого наемника, ради сохранения чести этого старика? Стоило увидеть, как заиграли Силой линии печатки на пальце командира, как не осталось сомнений, что Гадкий Утенок – Лебедь. А Лебедей в Мире – двое. Хотя всем казалось, что только один из них еще жив – император.
Считавшийся погибшим наследник раскрывает свою тайну ради обручения простого наемника и Матери Милосердия, нарушая этим не только свою скрытность, но и отрицая обычай, устав Милосердия, словами самого Игрека.
Зуб покачал головой – он оказался, неожиданно для себя, на таких высотах власти, что голова кружилась. Чтобы это опьянение прошло, Зуб осмотрелся. Грязь, стоны, кровь, кишки, вонь хорошо возвращают с небес на землю. Наследник, место которому в позолоченном дворце, тут с ними отбивается от помешанных людоедов. Зуб опять покачал головой, но тут же вскинулся и заорал:
– Куда?! Мать твою об угол! Три раза! С переворотом!
Тот же воин, что вызвался добровольцем вырезать стрелы из тел, все же ослушался приказа командира, схватившись за щит, перемахнул на ту сторону укреплений. Отвлеченные криком Зуба, люди бросились к щитам и увидели очень странную картину.
Этот доброволец зарезал раненого бурого, что очень нудно выл под стеной, окунул два пальца в рану, положил пальцы на лоб и провел ими до подбородка, оставляя кровавую полосу по лбу, носу, усам, губам, бороде. Воин еще раз окунул пальцы в рану, проведя по лицу еще одну полосу – от уха до уха, по скулам, через нос. На лице его появился кровавый крест.
– Даю обет… – закричал воин, – пред ликами богов! Жизнь свою посвятить командиру и достопочтимой Синеглазке. И отдать жизнь в бою со скверной! Во имя Триединого – Старца, Воителя и Матери! Сердце мое укрепит Старец, поведет меня – Воитель, а упокоит меня – Мать!
Зачарованные этим воины наверху дружно выдохнули. И горохом посыпали вниз. Зуб и сам не заметил, как оказался внизу, лишь только почувствовав чужую кровь на губах понял, что тоже орет посвящение себя Триединому. И командиру – земному воплощению Воителя.
Их грозную клятву Небеса приняли. Небо начало хмуро заволакивать стальными тучами. Грозный Триединый обратил на них свой суровый взгляд.
Стало страшно. Не подвести бы богов!
Белый задумчиво пил уже второй кубок горячего и сладкого взвара. Но его еще потряхивало. Ватные пальцы на деревянных руках не чувствовали чаши, спина болела и с большим напряжение воли держала тело вертикально, ватные ноги ныли.
Все эти неприятности были ожидаемы. Это – расплата за Упоение Боем. За те пару сотен ударов сердца, что живешь и сражаешься, подобно богам. Но спустя это, очень недолгое время как будто с разбега налетаешь на каменную стену – полная беспомощность.
Именно так Белый и был чуть не убит тогда при атаке его Бессмертных – строя крестоносцев. Конь Белого был убит. Белый успел войти в Упоение Боем, потому успел спрыгнуть с убитого коня, приземлиться прямо в строю, расчистить себе место. Но, когда сила тела была вычерпана Упоением, его забили беспомощного. И если бы не старик Андр, умер бы. Истек бы кровью. И никакой Корень Жизни не помог бы.
Корень, сидящий рядом, насторожился, отставил
