– Постой, – остановил его Белый, – ты сможешь переосвятить алтарь?
– Нет, властитель. Я – простой служитель Триединого. Он не дал мне столько своей Силы.
– Жаль. Иди, – отмахнулся от клирика Белый, тут же позвав магов. – Выносите ворота. Остановим это безумие!
Комок провел ритуал, Шепот – Кулаком Воздуха ударил в ворота. Крепкие дубовые брусья ворот храма разлетелись. Петли и полосы, что их стягивали, были сильно ослаблены ритуалом мага земли.
– Всем! – крикнул Белый. – Блокировать храм! Внутрь не лезть! Стрелок, брат мой, пошли? Я думаю, нам большими безумцами уже не стать!
Смеясь, двое воинов вошли в ворота. Сразу же раздались крики умирающих людей. Люди в накидках из сыромятной человеческой кожи стали прыгать из высоких витражей храма, выбивая мозаичные наборы. Крестоносцы отходили, давая им упасть на утрамбованную землю, а потом закалывали их копьями, шипами топоров, пронзая клинками мечей.
Синеглазка до крови грызла костяшки пальцев, не замечая этого. И только когда оба воина Красной Звезды вышли из ворот храма, выдохнула и, подув на руки, залечила свои пальцы.
Оба вышедших были в крови – до ушей. Но ран не имели. Клирики и до обращения не были бойцами, а теперь – вообще, как бараны лезли на меч, как на добровольное заклание.
Белый обвел безумным взглядом город вокруг, вздохнул:
– Сжечь бы здесь все! Но нельзя. Работаем!
Кровавое безумие отпускало его. Но накатил приступ. Третий подряд. Высокий седой воин выгнулся дугой, захрипел, рухнул на руки Стрелка, дергаясь в судорогах. На губах пену разрывает хрип от нестерпимой боли.
– Синька! Быстро, щука! Сюда неси свой хвост! Довыеживались! – кричит Стрелок, чуть не плача.
* * *– Вставайте, Ал! Нас ждут великие дела! – услышал Белый.
– Отвали! – буркнул Белый.
– Я серьезно. Там – горожане повылезли из нор своих. Что с ними делать?
– На хрен всех шли! – опять бурчит Белый, не открывая глаз. Чувствуя ее рядом. И от этого чувствуя себя еще беспомощнее. Еще поганее.
– Синька, девка бестолковая, ты его что, не починила?
– Сам ты бестолковый, – звучит ее голос. – И, вообще, ты что на меня окрысился, а, Брусок?
– Вы меж собой поделить не можете то, что давно ясно, а дело страдает!
– Шел бы ты! – хором сказали и Белый, и Синька.
– Сами пошли! Тоже мне – нашли проблему! Узы! Долг! Судьба! Свадьба! До них дожить надо! Сложитесь завтра – не говорите мне там, что это – самое большее, о чем жалеете!
– Да уйди же ты наконец! – кричит Белый.
Громко хлопает дверь. Только тогда Белый открывает глаза.
– А он прав, – говорит Синька, кладя руку на лоб Белому. – Как ты?
– Спасибо, хреново. В чем он прав? Сводя нас? А ты к нему в шатер вечерами бегать будешь?
Синька смотрит на него некоторое время удивленно. Потом в ее глазах – понимание и синие искры смеха:
– Ревнуешь, – утверждает она. Закрывает глаза, откидывается к стене, говорит: – Я не знала, что тот, на иллюзии, воин в доспехе Стража Драконов с Пламенным Мечом – ты. Не поняла, почему тебя так задело то, что Ольги нет. Спросила у Бруски, он говорит – потом, когда никто не будет подслушивать. Вот и ходила к нему.
– Так вы разговаривали?
– Нет, дубина, спаривались мы там! Мал еще Бруска! Да и он мне – что брат. Я тебя люблю.
Белый сел, широко распахнув глаза.
– Правда? – спросил он, поперхнувшись, закашлявшись.
– Хотела я тебя помучить, – говорит Синеглазка, выплеском Силы поддержав Белого, так же устало откинувшись к стене, не открывая глаз, сама оставшись без Сил, – чтобы знал. Ну, и себя – тоже. Но когда Брусок мне рассказал, что Некромант тебя из кусков собирал…
Она широко открыла глаза, как будто испугалась чего, схватила лицо Белого в свои ладони, стала горячо шептать, покрывая его лицо поцелуями:
– Ты же умер. Я так боюсь потерять тебя опять! Пусть! Пусть я буду всего лишь подстилкой под твоими ногами, только быть с тобой! Быть с тобой! Женись, на ком велит отец. Только хоть иногда приходи ко мне. Я только твоя. Только от тебя хочу рожать! Боги! Я же чуть не потеряла тебя! Я бы как Ольга – развоплотила бы себя! Я умею!
Синька толкнула Белого в грудь, опрокидывая его обратно на ложе, выплеснула в Белого последние крохи Силы, выхватила нож, срезая ремни и завязки с его штанов, разрезая его рубаху снизу доверху, и, разрывая остатки материи, потащила штаны вниз. Белый стал рвать руками завязки на ее платье, полетели клочья ткани. Слишком долго они ждали друг друга. Слишком долго ошибались.
Пятый стоял, подперев спиной дверь, твердо решив не выпускать этих двоих из помещения, пока не поговорят, не выяснят меж собой все. Услышав сдвоенный протяжный стон, Пятый усмехнулся, поманил к себе девушку в сером, что скромно ждала указаний поодаль.
– Да, Ал, – склонила голову послушница Милосердия.
– Иди в обоз. Платье неси запасное госпожи Синьки. Слышу – лечение затянулось. Придется платье менять. Сложная операция.
Послушница лукаво усмехнулась, кокетливо строя глазки. Пятый хлопнул ее по упругой заднице.
– Шевелись!
Девушка умчалась, отмахивая рукой и косой. Пятый поморщился.
– Как больные, с этим своим «люблю»! Блин, столько дел, а им занемоглось! Неужели и меня так же будет ломать? Тьфу, напасть! Бабы! Ни-ко-гда! Мне и одному – зашибись!
Услышавший эти страстные проклятья, Зуб остановился, так и не зайдя за угол, не показавшись на глаза Стрелку. Идти дальше смысла не стало. И так было понятно, что там все заняты. Зуб улыбнулся. Все же оказалась права именно Жалейка – отсутствие растительности на лице Стрелка не признак недуга и не признак переодетой девушки, благо, что личиком хорош, да и стройный, а всего лишь – юный возраст. Погоди, юноша! Тебе скоро твой же организм такую неожиданность преподнесет – взвоешь! Все так думают: «да чтобы я! да никогда!» А потом бабы из нас ремни, с живых, срезают.
«Очень скоро, господин Стрелок, ваше «достоинство» заставит вас круто переоценить ваш взгляд на мир», – усмехнувшись, подумал Зуб, разворачивая свои стопы.
Ладно, что нам эти юные да ранние? Сами не сообразим, как этот город от падали очистить?
Проходя мимо своей возлюбленной, Зуб шепнул ей новость, которая неожиданно выбила слезу из глаз Жали.
– Что? – удивился он.
– Как мне их жаль! Бедные дети! Они умирать научились раньше, чем любить!
Зуб сильно задумался. Стало как-то неловко от прежних своих мыслей. Ведь Жаля права. Ребята уже очень хорошо дерутся. Очень уверенно себя чувствуют в любом бою. А если вспомнить, как Стрелок крикнул про Старика и Повелителя Мертвых, а Зуб что-то слышал про эту историю из подвигов Охотников. Но когда это было! Сколько же тогда было Стрелку лет, если он до сих пор физиологически – ребенок еще? М-да. Тут не смеяться, тут и, правда, плакать надо.
Утром Белый, в обнимку с
