Двое людей стояли напротив, ожидая когда же она, наконец, упадет, однако та, похоже, и не собиралась падать. Потеря головы не лишила ее даже дружелюбия. Как иначе можно расценивать следующий жест: безголовая фигура снова ожила, широко развела руки и шагнула навстречу своим убийцам, явно намереваясь заключить их в дружеские объятия.
Похоже, столь теплая встреча не входила в планы ночных гостей. Степан Федорович вскрикнул, закрывая лицо руками. И больно порезался острым ножом, по-прежнему зажатым в его кулаке.
Получив предательский удар от собственного же оружия - снова, опять от собственного! - Степан Федорович окончательно растерялся. Попытался отступить. Зацепился пяткой за порожек двери. Грохнулся навзничь со всей высоты своего немаленького роста - с повизгиванием и подвыванием. По пути хорошенько приложился затылком об угол маленькой табуреточки, с незапамятных пор стоявшей в коридоре. После встречи с этим углом ранее бурное и громкое поведение Степана Федоровича стало на удивление тихим - поскольку сознание покинуло на некоторое время начальника решетниковской охраны.
А жаль, он пропустил самое интересное: поединок Хорька с безголовой темной фигурой.
Надо сказать, что Хорек дрался в полном соответствии со своим нечеловеческим прозвищем. Он колол надвигающуюся фигуру ножом, бил кулаком, кусал зубами, ощущая вкус ватных пиджачных плеч, но это ему все равно не помогало. Фигура упорно стремилась заключить его в объятия - и заключила. Только объятия эти сомкнулись не на тощей груди Хорька, а на его не менее тощей шее.
И были они уже не объятиями, а удавкой, которая затягивалась все туже, выворачивая шею, ломая кадык и погружая сознание Хорька темноту - столь же черную и нечистую, как и его совесть.
Когда Степан Федорович пришел в себя, то обнаружил, что лежит на спине в узком коридорчике, а в глаза ему бьет яркий свет из открытой двери - из комнаты инвалида ("Черт, как этого инвалида звать-то? Пришел убивать, а даже имени не знаю...").
Пошевелив головой, Степан Федорович понял, что затылок его намок в чем-то теплом и липком. Попробовал рукой - сомнений не осталось: кровь. Причем не чужая - это бы еще можно было пережить! - но собственная.
От этой неутешительной новости Степан Федорович так расстроился, что разрыдался, будто обиженное дитя. Сказалась ли тяжесть волнений, пережитых им за сегодняшний день, или просто душа Степана Федоровича решила вдруг пролиться градом чистых детских слез? Но они текли и текли из глаз - неостановимо.
Степан Федорович попытался подняться - и надо же, новое расстройство! Его, оказывается, придавил собой Хорек, упавший сверху. Придавил - да так и остался лежать сверху. Каждому понятно, что это совершенно невежливо!
С трудом спихнув с себя неподвижного товарища по ночной вылазке, Степан Федорович встал на колени и из этой позиции огляделся.
Видно было мало. Все тот же коридорчик, крохотная табуреточка, залитая кровью да высунутый язык Хорька.
- Ты чего смеешься? - горько поинтересовался Степан Федорович.
Но перекошенное в неуважительной гримасе лицо подельника даже не шевельнулось. Похоже, Хорек твердо решил игнорировать начальство и совершенно не собирался отвечать ни на какие вопросы.
Преодолев обиду на подчиненного, Степан Федорович все-таки поднялся на ноги. Оперся на дверь, жалобно скрипнувшую под его весом, заглянул в комнату.
И встретился взглядом с инвалидом. Темным, немигающим взглядом.
И такими черными, бездонными показались Степану Федоровичи инвалидские глаза, что он сразу вспомнил страшный зрачок пистолета, уставленный прямо в лоб. В этой же комнате. Всего несколько часов назад.
- Ты убить меня хочешь? - размазывая слезы по щетинистой щеке, спросил Степан Федорович инвалида.
- Живи, - просто ответил тот.
- Ну тогда я тебя убью! - воскликнул Степан Федорович и бросился к кровати.
И получил отменную оплеуху. Очень весомую. Из пустоты, от... ни от кого.
Степан Федорович с недоумением огляделся. До сих пор он не подозревал, что оплеухи могут существовать сами по себе.
- Так же нельзя... - жалобно пробормотал Степан Федорович. Поднял нож и вновь двинулся к кровати.
И тут же получил следующую оплеуху. Уже не столь сильную, сколь обидную.
Почти обреченно Степан Федорович все-таки сделал следующий шаг, не ожидая ничего хорошего - и лишился уха.
Как такое могло получиться - этого он не понял. Но нож, которым он замахивался на инвалида, почему-то оказался не где-нибудь, а в непосредственной близости от его собственного уха. И легонькл чикнул по тому уху. Как бы шутя. Хороший, острый нож. И теперь - вот оно, ухо - такое родное и привычное, но не на положенном ему месте, а внизу, на полу. Степан Федорович склонился к нему, заливаясь горькими слезами.
- Ну почему? Почему? - бормотал он, насморочно шмыгая носом.
- Потому, - вздохнув, сообщил инвалид.
Это простое объяснение доконало Степана Федоровича. Бросив нож, размазывая по лицу все, что мог размазать, он побрел вон из помещения.
- Ухо забери, Ван-Гог недоделанный, - догнал его приказ из комнаты.
Степан Федорович послушно вернулся, подобрал ухо, но это оказалось не все, что он должен был унести.
- И труп своего дружка не забудь!
- Какой труп?
- Тот, что валяется в коридоре.
- Да как же я его заберу? Он тяжелый! - совсем расстроился Степан Федорович.
- Заберешь, - заверили его.
Пришлось забирать и труп.
Взваливать его на себя, тащить до лифта, там долго стоять, ожидая кабинки.
Кабинка, наконец, пришла. Но почему-то не пустая, а с подвыпившим мужиком. Мужик, увидев, в какую лужу натекшей крови ему придется наступать, мгновенно протрезвел и выходить не стал. Наоборот, с визгом отскочил обратно в глубь кабинки, быстро ткнул в первую попавшуюся кнопку, и лифт опять уехал.
Когда ж он вернулся, то Степана Федоровича на седьмом этаже уже не было. Рыдая и жалуясь на жизнь, он стаскивал тело Хорька вниз по лестнице - ухватив за ноги и не обращая внимания на голову, бьющуюся об каждую ступеньку. Да что голова? - голова вещь небольшая, даже, можно сказать, компактная. А вот руки Хорька при транспортировке очень мешали. Они нелепо торчали из туловища, то и дело цепляясь за железную решетку лестничных перил.
Степан Федорович, стенал, матерился, проклинал непотребное поведение хорьковых рук, но продолжал тащить тело вниз. Он всегда добросовестно исполнял приказы.
А в оставленной им квартире мало-помалу поднималась паника.
Мама, папа и сестра - кое-как одетые - пытались проникнуть через напрочь заблокированную двустворчатую полустеклянную дверь.
- Сыночек, Андрюшенька, с тобой все нормально? - периодически выкрикивала мама самым трагическим голосом. И это несмотря на то что Андрей сразу заверил их: с ним ничего плохого не произошло.
Перед Андреем же стояла задача чрезвычайной сложности: как убедить родственников отойти от несчастной двери? Причем, отойти подальше. Ведь стоит ему ослабить усилия, и стекло, располосованное убийцами,
