По мере того как путник продвигался все глубже к центру города, брожение ощущалось все сильнее: толпы сгущались и народ вел себя более оживленно. Но странная штука! Незнакомец заметил, что люди скорее язвительно зубоскалят, чем злобно угрожают. И то верно, среди громких ехидных и не очень лицеприятных насмешек в адрес кардинала-министра там и сям раздавались крики: «Долой Мазарини!» Однако ж куда громче звучали возгласы: «Да здравствует Гонди![6] Да здравствует коадъютор!»[7] И наконец: «Да здравствует герцог де Бофор!»[8] Этот-то последний возглас и поверг нашего незнакомца в невероятное изумление.
Почему же «да здравствует Бофор!»? С какой стати имя, которое он считал забытым, не сходило с уст толпы?
Это смущало путника, весьма сведущего в политических делах того времени: ведь он прекрасно знал, что внук короля Генриха IV и предводитель «Заговора вельмож»[9] пять лет назад был арестован прямо в Лувре капитаном гвардейцев Гито, потребовавшим у него шпагу по велению королевы, с которой он в тот же день завтракал в Венсене, где губернаторствовал Шавиньи, премило улыбавшийся ему всю дорогу. Помимо всего прочего, знал наш незнакомец и то, что как раз сейчас герцога де Бофора держали под неусыпным надзором в башне Венсенского замка по приказу кардинала Мазарини, который боялся своего пленника, как черт ладана.
Незнакомец, как и всякий разумный человек на его месте, счел, что, прежде чем продолжать путь дальше, будет лучше поговорить с кем-нибудь и навести справки, чтобы не ударить в грязь лицом, оказавшись в обществе тех особ, с которыми ему предстояло обсудить дела весьма важные.
В те времена, даже больше, чем в нынешние, праздный люд, и особенно «политиканы», как их тогда называли, имели обыкновение встречаться в кабачках. Один такой кабачок, под вывеской «Сосновая шишка», по соседству со зданием суда и заприметил наш незнакомец. В этом весьма знаменитом заведении собирались все поэты той поры и все завзятые выпивохи; туда же порой не гнушались заглянуть тайком даже иные члены парламента, дабы вкусить подлинного арбуасского винца, снискавшего самую добрую славу кабатчику, который премного ею гордился.
Путник огляделся кругом, пытаясь сориентироваться, и тут же увидел, что будет нелегко, а то и вовсе невозможно пробиться верхом через толпу, теснившуюся на подступах к зданию суда и на слишком узкой площади. Однако решение созрело у него в мгновение ока. Он спешился, бросил узду слуге, наказав дожидаться его с двумя лошадьми у моста Менял, и, плотнее закутавшись в плащ, надвинув шляпу поглубже на глаза, втиснулся в толпу, мастерски орудуя рукояткой рапиры и острыми локтями, которые он без всякой жалости вонзал в бока всех, кто стоял у него на пути. Так ему удалось более или менее благополучно, хотя и под многочисленные возгласы проклятий разгневанных зевак, пробиться к двери кабачка.
Впрочем, там его ожидала другая схватка, куда более серьезная и решительная: кабачок буквально кишел выпивохами и горлопанами, которые, кто сидя, кто стоя, разглагольствовали каждый о своем, не слушая друг друга и ничуть о том не беспокоясь, – лишь из простого удовольствия выговориться да поделиться слухами, правдивыми или ложными, следуя извечной и неизменной привычке парижан, народа преимущественно праздного и легковерного.
Однако ж ценой объединенных усилий – воли и локтей – нашему настойчивому путнику наконец удалось протиснуться в помещение. Ловким движением руки он схватил за ухо мальчонку-служку и, сунув ему в руку пистоль, дабы заслужить его благорасположение, получил взамен кувшинчик арбуасского, кружку и даже место за столом, уже занятым компанией завсегдатаев. Окинув непрошеного гостя недобрым взглядом, они, хоть и ворча, тем не менее потеснились, уступая ему место.
А меж тем наш путник, не обращая ни малейшего внимания на недовольство соседей, расположился поудобнее, налил себе полную кружку вина, осушил ее одним махом, причмокнул с явным удовольствием, облокотился одной рукой на стол и, подперев ладонью подбородок, настороженным взором обвел публику.
Не прошло и пяти минут после того, как наш герой расположился за столом со всеми удобствами, когда напротив него примостился хорошо одетый, добродушного вида мужичок, который заговорил с ним без всяких приветствий и лишних предисловий.
– Вы нездешний будете, сударь? – осведомился он.
При таком вопросе, заданном незнакомым человеком, путник нахмурился, но, когда он бросил взгляд на странного собеседника, его недовольное лицо мигом расплылось в улыбке, и он учтиво ответил:
– Да, сударь, а вы?
– О, – отвечал тот с неизменно добродушной улыбкой, – я-то коренной парижанин, а зовут меня Жером-Дьедонне Паризо. Мое семейство в здешнем квартале каждая собака знает; мы тут уже шесть поколений кряду, от отца к сыну, держим кожевенную лавку в двух шагах отсюда, на улице Старой Пушнины, под вывеской «Слово чести».
– Черт возьми! – с легкой усмешкой заметил путник. – Сколько воистину благородных титулов!
– Правда? – бросил тот, выпятив грудь.
– Определенно, и я весьма польщен нашим знакомством, мэтр Жером-Дьедонне Паризо.
– Поверьте, и для меня это великая честь, господин…
– Андре, меня зовут капитан Андре… Еще кувшин и кружку! – прибавил он, хватая слугу за край широкого передника.
– Не думал, что вы военный.
– Теперь убедились? – с улыбкой спросил капитан.
– Да, ведь отец моей жены служит в городском ополчении.
– О, в таком случае наш брат вам не в диковину!
Тут слуга поставил на стол заказанные вино и кружку.
Мнимый капитан разлил вино по кружкам.
– Ваше здоровье, мэтр Паризо! – провозгласил он.
– И ваше, капитан!
Они чокнулись и выпили.
– Доброе здесь винцо, – заметил капитан, отставив опорожненную кружку.
– Да уж, «Сосновая шишка» тем и знаменита.
– Послушайте-ка, мэтр Паризо, а как вы догадались, что я нездешний? Неужто выгляжу как провинциал?
– Ничуть, капитан! Вовсе нет, просто гляньте на свою шляпу!
– Ну и что? Гляжу. И что тут такого?
– Э-э! – рассмеялся добрый парижанин. – Это ж ясно как божий день.
– Право слово! Признаться…
– А вы взгляните на мою да на те, что у здешней публики.
– И то верно, у них у всех соломенная оплетка в виде пращи[10] вокруг тульи.
– Вот-вот.
– Это что ж, опознавательный знак?
– Точно.
– Так-так, кажется, я начинаю догадываться!
– В самый корень зрите, капитан.
– Так вы мне расскажите, уж больно
