Онцилла, несмотря на ту роль, что он играл в то время, а может, и благодаря ей поспешил объявить молодых людей чужеземцами и, стало быть, лазутчиками, пробудив таким образом против них утихшие было подозрения; дело оставалось за малым – и это малое не заставило себя долго ждать.
Как-то утром двое наших друзей собрались в город, и тут к ним в трактир нагрянул альгвазил[84] с предписанием явиться к городскому судье, у которого, по его словам, к молодым людям были кое-какие вопросы.
Предписание было равнозначно приказу – так, во всяком случае, истолковали его молодые люди; кроме того, сила была не на их стороне, и, к глубочайшему их сожалению, им оставалось только повиноваться.
Городской судья был маленький пухленький человечек с жизнерадостным лицом, больше похожим на обезьянью мордочку, и с круглыми серыми сверкающими глазками.
– Ха-ха! – обрадовался он. – Прекрасно! А вот и наша парочка!
– Да, сеньор Пруденсио Брибон, имею честь доставить к вам обоих.
– Замечательно! – продолжал судья, потирая руки. – Позвольте-ка мне побеседовать с ними, а сами пока побудьте в соседней комнате. Если понадобитесь, я вас позову.
Альгвазил отвесил начальнику нижайший поклон и ретировался.
– Итак, молодые люди, что там у нас происходит? – снова заговорил весельчак-судья, когда дверь за его подчиненным закрылась. – Стало быть, мы забавляемся? Пускаемся во все тяжкие?
– Никак нет, сеньор судья, – ответствовал Олоне, – вас, верно, ввели в заблуждение. Мы мирные торговцы, и если чем занимаемся, то только коммерцией.
– Ну да, уж конечно, – обронил судья, почесав лоб и устремив на молодого человека лукавый взгляд. – Знаю я вашу коммерцию. Должно быть, вы ею занимаетесь даже чересчур усердно, если то, что мне доложили, правда. Так что вы на это скажете?
– Право, даже не знаю, что и сказать, господин судья. Нынче утром мы с напарником еще спали, когда за нами пришли, чтобы доставить сюда. И, как заметил ваш исполнитель, пришли мы совершенно добровольно. Мы даже ни о чем его не спрашивали, а потому и понятия не имеем, зачем нас позвали. Надеюсь, вы соблаговолите нам все разъяснить.
– Итак, вы не имеете понятия! Неужели?
– Ни малейшего, сеньор.
– И вы тоже, конечно? – продолжал судья, обращаясь к Питриану, который до этого недвижно и тихо стоял рядом с другом.
– Что до меня, сеньор, я знаю только одно.
– О-о! – протянул судья, радостно потирая руки. – Интересно, что же именно?
– То, что я всего лишь уличный торговец и с утра до ночи пристраиваю свои товары, а помимо всего прочего, мне случается есть, пить, курить и петь…
– Ха-ха! И ничего, кроме этого, вы больше не знаете… а?
– Право слово, нет.
– Что же, любезные мои друзья, вас обвиняют в тяжком преступлении, за которое, если оно будет доказано, вы попросту поплатитесь головой. Ну, что вы на это скажете?
– А что мне говорить, сеньор, – отвечал Олоне, – если я, насколько мне известно, никаких преступлений не совершал.
– И потом, – пожимая плечами, прибавил Питриан, – мало обвинять людей, надобно еще доказать их вину, а покамест, как я погляжу, никаких доказательств, сеньор судья, у вас нет.
– Вы так думаете? А что, если вы ошибаетесь?
– Тогда, если у вас имеется хоть одно доказательство нашей вины, – заметил Олоне, – почему вы с нами вот так запросто разговариваете, сеньор судья, вместо того чтобы немедля арестовать нас и отправить в тюрьму? Ведь, как я понимаю, нас тут не допрашивают.
Такой вопрос явно смутил судью – его вдруг пробил сухой кашель, помогший ему с грехом пополам скрыть смущение.
– О господи! – наконец проговорил он. – Если я и разговариваю с вами, то лишь потому, что вы мне симпатичны. Вы молоды, у вас открытые лица, бесхитростная внешность, и все это заставляет меня усомниться в том, что мне докладывают на ваш счет.
– Мы вам признательны, сеньор судья, за ваше благорасположение к нам и готовы на все, лишь бы его оправдать. Мы потомственные христиане, без единой капли индейской крови в жилах. Наши с напарником родители – уроженцы Овьедо, что в Астурии, самой благонадежной испанской провинции, откуда пока что не вышло ни одного изменника. Мы были еще грудными младенцами, когда двадцать два года назад наши предки прибыли сюда из-за моря и поселились в Керетаро. Я не хочу предрешать вопрос о гнусной клевете на наш счет и, если позволите, господин судья, покажу вам кое-какие бумаги, которые послужат для вас самым убедительным доказательством нашей честности, равно как и нашего негодования, поскольку оно охватывает нас при одной только мысли, что мы можем оказаться под каким бы то ни было подозрением.
Эти слова были произнесены с таким достоинством и вместе с тем с такой решимостью, что премного поразили судью.
– И где же ваши бумаги? – вопросил он.
– Вот они, – отвечал молодой человек, достав из бокового кармана бумажник и передавая его содержимое судье.
Как известно читателю, Дрейфу не составило большого труда выправить разные бумаги, притом вполне достоверные и в достаточном количестве. Он передал их двум нашим героям перед тем, как молодые люди высадились на берег, с тем чтобы они могли удостоверить свою личность на тот случай, если бы попали в переплет, что с ними как раз и произошло.
Олоне взялся хранить у себя как свои бумаги, так и те, что были выписаны на его друга. До поры до времени у молодых людей не возникало необходимости ими воспользоваться, но вот случай наконец представился, и Олоне решил их показать.
Судья одну за другой раскрыл бумаги и принялся их читать самым внимательным образом; чтение заняло у него минут пятнадцать – все это время он то и дело украдкой поглядывал на молодых людей, всякий раз полагая, что они этого не видят. Но наши друзья были начеку, и он не заметил на их лицах ничего подозрительного. Наконец, перечитав бумаги еще раз, судья аккуратно сложил их и вернул Олоне; при этом он сказал ему, мигая своими серыми глазками:
– Ну что же, молодой человек, признаться, бумаги ваши, вне всяких
