– Вы и правда благородное созданье, – молвила Майская Фиалка. – И Бог, создавший равными все существа земные, сумеет, уж поверьте, убрать преграды, что стоят между вами и моим другом. Не печалься, Олоне, ты молод, красив, любим, и день твоего счастья непременно придет.
Последние слова Майская Фиалка произнесла подавленным голосом – глаза ее были полны слез, однако она тут же вскинула голову, мягко улыбнулась и, не проронив больше ни звука, раскрыла свои объятия.
Какое-то время девушки так и стояли – обнявшись; потом, взявшись за руки, они пошли навстречу охотникам, а Олоне, бледный, с горящими, точно в лихорадке, глазами – знак того, что изнутри его пожирал огонь, – двинулся следом за ними.
Как оно зачастую бывает в подобных обстоятельствах, Олоне, расставшись с Береговыми братьями, блуждал наудачу, но не забредая слишком далеко в лес, а кружа почти на одном месте, – так что, когда он и мадемуазель де Ла Торре повстречали Майскую Фиалку, они находились от силы на расстоянии двух ружейных выстрелов от того места, где устроили привал флибустьеры.
Майская Фиалка, выросшая в глуши, держалась с необыкновенной уверенностью в этом, казалось бы, запутанном лесном лабиринте и находила верную дорогу как будто без всяких усилий.
Вдруг наша троица вышла из-под древесных крон на прогалину, где флибустьеры разбили временный бивак.
Все очень обрадовались при виде мадемуазель де Ла Торре, а герцог с герцогиней принялись горячо благодарить Олоне за спасение дочери.
Молодой человек напрасно отговаривался, уверяя всех, что заслуга его тут совсем невелика, что на самом деле он просто заблудился и что, не повстречай они случайно Майскую Фиалку, дело их было бы плохо. Однако никто и не думал принимать его слова всерьез, впрочем, и Майская Фиалка решительно их опровергла. Так что в глазах всех он волей-неволей стал героем.
Спустя некоторое время вернулся с лошадьми и работник, которого господин д’Ожерон отрядил в Пор-Марго. Между тем напрасно Монбар, Красавец Лоран и остальные предводители флибустьеров уговаривали дам заехать в букан к Польтэ, благо тот находился совсем рядом: женщины отказались наотрез. Слишком сильные переживания выпали на их долю в этот день, притом одно за другим, так что сейчас у них было только одно желание – поскорее вернуться в город.
Таким образом, пришлось повернуть назад. И в то самое время, когда отряд уже двинулся в обратный путь, подоспел работник Дрейфа. Как мы упомянули выше, это произошло после счастливого окончания злоключений, постигших Олоне.
Было уже часов десять вечера, когда падавшие от усталости путешественники наконец возвратились в город, который они с такой радостью покинули ранним утром.
Олоне отправился домой к Дрейфу, унося с собой в сердце счастье на всю жизнь, – по крайней мере, так ему казалось.
На другое утро, пришедшее на смену такому бурному дню и, однако же, так счастливо закончившемуся, на Санто-Доминго обрушилась страшная гроза.
И в этот раз Олоне представился случай отличиться и доказать безграничную преданность своим ближним, что было выдающейся чертой его характера. Не будь он смел, ловок и, главное, искушен в морском деле, не один корабль, и в числе прочих «Непоколебимый», уже давно сидел бы на мели или разбился о скалы.
С первыми же вспышками молний, с первым же натиском урагана молодой человек выскочил из дому. И примером своим вдохновил остальных: за ним последовали Монбар, Питриан, Крокодил, Монтобан и другие именитейшие флибустьеры – они тоже снарядили свои пироги и бесстрашно устремились в них к терпящим бедствие кораблям, сумев в конце концов их спасти.
У «Непоколебимого», стоявшего на одном-единственном якоре, лопнул якорный канат; второй же якорь, отданный слишком поспешно, не успел схватиться за грунт и волочился по дну, лишь замедляя снос корабля. Почти все офицеры «Непоколебимого» находились на берегу, и экипаж корабля пребывал в полной растерянности. Покуда Монбар отдавал команды спустить брам-стеньги, стеньги и нижние реи с наветренного борта, чтобы облегчить судно и ослабить удар бури, Олоне с капитаном Монтобаном на двух пирогах, дававших сильную течь и болтавшихся, точно щепки, на яростных волнах, которые то и дело перехлестывали через них, с риском для жизни потащили якоря мористее.
Экипаж «Непоколебимого» с тревогой наблюдал за этим дерзким маневром, который удался благодаря чуду: казалось, смерть и правда отступала перед нашими бесстрашными Береговыми братьями.
Канаты были втугую натянуты на шпили в самое последнее мгновение – когда «Непоколебимый» находился на расстоянии не больше пистолетного выстрела от скал.
Буря свирепствовала всю ночь напролет и всю следующую ночь, но рвение флибустьеров за это время ничуть не ослабло; и на другое утро, когда ураган поунялся и на море стало тише, жители Пор-Марго, к вящей своей радости, увидели, что буря не погубила ни одного судна.
Господин де Ла Торре с дочерью в глубоком ужасе и неописуемом волнении следили за героической борьбой этих людей, которых все привыкли держать чуть ли не за разбойников, с не на шутку разбушевавшейся стихией.
Нет нужды снова и снова повторять слова благодарности, адресованные Береговым братьям и, в частности, Олоне, так что мы воздержимся от этого.
Между тем жестокий удар стихии, который случилось пережить его кораблю, заставил господина де Лартига призадуматься: он не собирался подвергать свое судно новому испытанию бурей, задерживаясь в Пор-Марго.
А поскольку официальное согласие, запрошенное господином д’Ожероном у губернатора Гаваны на доставку господина де Ла Торре с семьей в Веракрус, было получено еще несколько дней назад, командир «Непоколебимого» решил больше не тратить времени понапрасну и как можно скорее сниматься с якоря.
Такое решение, объявленное господином де Лартигом за столом у господина д’Ожерона в присутствии многих флибустьеров, приглашенных губернатором, вызвало сильное оживление среди гостей – волнительное чувство, которое острее других переживали двое: Олоне и мадемуазель де Ла Торре, чьи глаза вдруг наполнились горькой печалью; и за все время, что продолжался обед, они так и не осмелились обменяться меж собою ни словом.
Однако, вставая из-за стола и собираясь прощаться, Олоне, призвав на помощь всю свою храбрость, сделал над собою неимоверное усилие и подошел к герцогу, беседовавшему с господином д’Ожероном.
– Господин герцог, – обратился он к нему, учтиво поклонившись и дамам, – позвольте попрощаться с вами и вместе с тем искренне пожелать, чтобы ваши соотечественники приняли вас с таким же почтением, как мы. Вам уготовано почти царское положение. Но вы,
