– Думаю, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. У нас нормальная семья, Николай. По крайней мере, всегда была нормальной. И мне бы очень не хотелось что-то менять. Но ты, видимо, считаешь иначе. Нет?
Она помолчала, но я не отвечал.
– Ты хоть сам замечаешь, как изменился? Еще месяц назад ты гордился своей работой, карабкался вверх по карьерной лестнице, шел по головам. Жесткий, лаконичный, уверенный в себе мужик! Я себя чувствовала, как за каменной стеной! Знала, что в любой жизненной ситуации ты способен защитить семью от любого… удара. И что происходит сейчас? Вместо того чтобы быть главной опорой, ты превратился в мягкотелого, занудного слюнтяя! Сюсюкаешь с ребенком, как старый маразматик, ноешь за матерью, как девчонка за улетевшим попугаем, звонишь посреди рабочего дня и пускаешь слюни в трубку: «Машенька, мне плохо, я заболел…» Что с тобой, муж? Где твоя гордость? Где самолюбие? Где логика, в конце концов? К чему все эти дебильные выходки?
– Маша…
– Хренаша! – рявкнула жена, перебивая меня на полуслове, – Не называй меня так, будто тебе три года от роду! Ты меня еще солнышком назови, как Юлию! Может проблююсь. Семенов, наша семья рушится, как ты не понимаешь? Или ты этого и добиваешься? Под идиота косишь? Или как там в психиатрии это называется?
– Синдром повышенной сензитивности, – механическим голосом ответил я.
– О! Вижу, ты даже книжку умную почитал! Интересовался диагнозом! Браво, муж! Аплодирую стоя! Молодец! Видимо, догадываешься, в какую сторону понесло, раз такие сложные термины в голове держишь. Ну, а если догадываешься, то и с последствиями диагноза, наверное, тоже потрудился ознакомиться. А? Семенов! Признайся. Потрудился? Хотя, к чему вообще трудиться? Достаточно было у мамаши своей чокнутой спросить. Уж она бы тебе рассказала, если бы могла, конечно.
Мария с каждым произнесенным словом закипала все сильнее. Она уже не лежала, а сидела на коленях рядом со мной и жестикулировала, как Гитлер на трибуне во время пламенной речи перед беснующейся толпой фашистов.
– Думаешь, я не знаю, что ты хотел ее перед эвтаназией из хосписа забрать? Мне участковый в тот же день позвонил! Расспрашивать стал, не замечаю ли я за тобой каких-нибудь странностей в последнее время. Хотя, ты от своего синдрома так отупел, что не в состоянии был сам додуматься, что подобные выходки не остаются без последствий.
– И что ты ему сказала?
– Что я сказала? Ты у меня спрашиваешь, Семенов? Что я ему сказала? Нет, ты и вправду больной на всю башку? Боже, с кем я живу? Даже не верится!
– Что ты ему сказала?! – на этот раз голос пришлось повысить мне.
– Все, что должна была сказать! А завтра еще и об этом разговоре расскажу! Тебе лечиться надо, Николай! Ты больной человек! И если ты этого не понимаешь, мне самой придется сделать все, чтобы обезопасить семью!
– От кого обезопасить? От чего?
– От тебя, псих недоделанный! От тебя и от твоих диких выходок! У нас дочь растет, она смотрит на все это!
– На что смотрит? На то, что отец, наконец, осознал, что он должен заботиться о ней? На то, что ей с ним интереснее, приятнее и комфортнее, чем с тобой? На то, что я пытаюсь вырастить из дочери человека, а не манекен бездушный? На что она смотрит?
Мария застыла в изумлении. Ее размытый силуэт в лунном свете некоторое время оставался недвижимым. Затем она медленно отползла к краю кровати, встала с нее, указала на дверь и процедила сквозь зубы:
– Пошел вон!
– Твою мать… Какая чушь!
– Именно! Чушь в тысячной степени! Проваливай!
– Да одумайся ты! Дура! Посмотри на меня! Я люблю вас с Юлькой! Я жить без вас не могу! Тебе нужна опора? Столп нужен? Да эти чувства – это лучшая опора для любой семьи! Пойми ты, наконец! Я за вас обеих издохнуть готов без размышлений! Тебе мужик нужен? Брутальный? Уверенный в себе? Так дай ему почувствовать себя мужиком! Нужным! Любимым! Не из-за должности, не из-за статуса! Просто нужным! Таким, какой он есть! И этот мужик для тебя горы свернет!
– Посмотри на себя, Николай. Ты жалок. Жалок и убог, – на этот раз голос ее был контрастно спокойным, – Если в тебе еще осталась хоть капля достоинства, ты завтра же пойдешь к психиатру и пройдешь курс лечения. И, будь добр, не заставляй меня принимать в этом участия. Избавь от хлопот.
Она развернулась и вышла из спальни. Больше той ночью я с ней не разговаривал. Последняя надежда на то, что у меня получится пробудить в ней забытые чувства, растворилась с первыми лучами восходящего солнца.
Я уже привык к тому, что эта женщина стала для меня чужим человеком. А если быть более точным, эта женщина никогда для меня своей и не была. Моя жена, моя Маша, погибла в автокатастрофе в ноябре две тысячи восьмого. Сейчас же со мной жила ее точная копия. Ее сестра-близнец, если хотите.
Маша умерла. Вместо нее теперь была Мария. Но дочери удалось выжить. Удалось чудом спастись. И когда я говорю «чудом», то не имею ввиду метафору. Это было именно чудо. Потому что как-то иначе объяснить то, что произошло, не могу. И единственной причиной, по которой я до сих пор не ушел из дому, была именно она – Юлька.
Глава 27. В долг
Утром разбудил телефонный звонок. Звонили из милиции. Я это понял еще до того, как звонивший следователь об этом сообщил. Тон, которым он поздоровался, сложно спутать с каким-либо другим официальным тоном. Это была манера разговаривать, присущая исключительно представителям силовых структур.
– Здравствуйте. Могу я поговорить с Семеновым Николаем Евгеньевичем?
– Да, слушаю вас.
– Это из милиции вас беспокоят. Вам следует явиться в Московский райотдел для дачи показаний по уголовному делу об убийстве гражданина Готлиба Карла Генриховича. Были с ним знакомы?
У меня внутри все похолодело. Еще бы мне его не знать! Он убил мою мать! Да и сам погиб с моей легкой подачи. Не знаю, убил бы я
