На обратном пути, она рассказала мне о том, как ее лечили до того, как она попала к Регеций. Я слушал с открытым ртом и не мог поверить в то, что такое вообще возможно. Электрошоковая терапия и транквилизаторы – лишь малая часть всех тех ужасов, через которые ей пришлось пройти, и с которыми мог столкнуться я, не встреться мне на пути Аглая с ее экспериментальной медициной. Татьяну «залечили» до такой степени, что она стала наркозависимой. После этого ей пришлось лечиться еще и от наркотиков. Потом были шоковая и инсулиновая терапия. В подробности этих процедур она не вдавалась, но заверила, что приятного в них было мало. А главное – результат такого лечения был нулевым. Ничего не помогло. Проблемы с работой, с образованием, с личной жизнью. Любые двери для человека с диагнозом СПС в этом мире были закрыты. Ей приходилось работать уборщицей, посудомойкой, и, параллельно с этим, самостоятельно заниматься образованием. Она учила английский, интересовалась программированием и писала картины маслом. Творчество ее заключалось в том, чтобы изображать на холстах логотипы компаний, которые эти сами компании потом у нее и покупали. Иногда, но очень редко, заказывали портреты руководителей или учредителей. Бизнес был так себе, но на лечение заработать получалось.
Когда мы подошли к дверям своих комнат, она склонила голову на бок, улыбнулась и сказала:
– Вот мы и дома. Скоро всех пригласят на прогулку. Если ты не против, можем погулять вместе.
– С удовольствием, – совершенно честно сказал я.
– Хорошо, – она открыла свою дверь, – Тогда приятного отдыха.
– И вам.
– Может, перейдем на «ты»? Я, кстати, уже перешла, если ты не заметил, – она хихикнула.
– Без проблем. Мы же теперь соседи. Все же не чужие люди.
Мы хором засмеялись и разошлись по своим норам.
Я снова оказался в одиночестве. Из-за стены, за которой жила Татьяна, донеслись едва различимые звуки работающего телевизора. Вспомнились слова о том, что ей приятно осознавать, что по соседству теперь будет жить живой человек. Возникло удивительное чувство, которое вряд ли когда-нибудь проявилось бы в моем родном мире. По крайней мере, у меня. Его сложно сформулировать, но если говорить просто, то я почувствовал, как становлюсь не одиноким и нужным. Не в качестве человека, обязанного зарабатывать деньги, не в качестве профессионального сотрудника банка, способного помочь с решением финансовых проблем, не в качестве человека, имеющего уникальный «диагноз» и представляющего интерес для психиатров, а просто нужным, как обычный живой человек. И от этого чувства, почему-то, стало горько. К горлу подкатил комок.
Я подошел к окну и выглянул наружу. За стеклами была решетка, выкрашенная белым. Вид из окна открывался не то, что шикарный, но вполне приятный, умиротворяющий. Множество деревьев с начинающими желтеть листьями, земля засеяна зеленым газоном. Между деревьями проходит асфальтированная дорожка, которая теряется в аккуратных зарослях кустов. И никаких заборов, никакой колючей проволоки и вышек с охраной. Только природа, только радующий глаз пейзаж.
Налюбовавшись вдоволь местными красотами, я обратил внимание на то, насколько прочно укреплена решетка, и с сожалением отметил, что без специального инструмента избавиться от нее не представляется возможным. Вариант с побегом через окно отпал сам собой. Нужно было искать другую возможность. Благо, что перемещение по клинике было неограниченным. Поразмыслив немного, решил совершить обзорную экскурсию.
Коридор, на этот раз, пустовал. Едва оказавшись в нем, почувствовал себя преступником. Он был довольно длинным, а в конце находилось единственное окно, на котором, безусловно, была установлена точно такая же решетка, как и на всех остальных в здании. Я пошел в сторону лестницы. Украдкой старался смотреть вверх, в надежде увидеть камеры наблюдения, но, кроме кондиционеров, тихо шуршащих свежей прохладой, ничего не обнаружил. На потолке были установлены какие-то датчики. По всей видимости, пожарные. Однако они были настолько крошечными, что уместить в них еще и камеры казалось не возможной затеей.
Я шагал по коридору в абсолютной уверенности, что здесь обязательно должны быть какие-то средства слежения. Ну, не может быть, чтобы в дурдоме пациентам было позволено бесконтрольно шастать, где заблагорассудится и делать все, чего пожелает их беспокойная душа. Даже то, что здесь пытались лечить совершенно здоровых людей от несуществующей болезни, не могло делать курортом государственное режимное учреждение. Я не сомневался – контроль обязательно осуществляется. И он жесткий! Просто реализован так, чтобы у пациентов не возникало и тени подозрения, что их контролируют.
Вспомнил слова Татьяны об ощущениях в первые дни пребывания здесь. Она тоже была уверена, что все обстоит не так, как кажется. Теперь она так не считает, но это не значит, что Татьяна права. Ее могли просто убедить в этом.
Я свернул на лестничную клетку и чуть не столкнулся с Аглаей. Она шла навстречу, держа в руках какую-то пластиковую папку, плотно набитую бумагами.
– О! Николай! – воскликнула психиатр, моментально растягиваясь в дежурной улыбке, – Как устроились?
– Благодарю, все нормально. Мне нравится. И… я удивлен.
– Мы стараемся. С кем-нибудь уже познакомились?
– Да. С Татьяной, моей соседкой. Очень приятная девушка. Вы были правы, когда говорили, что мы поладим.
– О, не сомневаюсь, что теперь вы еще и подружитесь. Она и впрямь замечательная. Рада за вас. Кстати, я как раз иду к ней. У нас сеанс терапии. Будем болтать, как старые подружки. О вас, между прочим, я тоже кое-что у нее расспрошу, – эту фразу она проговорила с особенным удовольствием, обнажая идеальные зубы в озорной улыбке, – А вы решили прогуляться?
– Да. Осматриваюсь.
– Через час у нас прогулка. Не забыли?
– Да, помню.
– Буду рада видеть. Попробую познакомить вас еще кое с кем. Не опаздывайте, хорошо?
Я утвердительно кивнул. Она сделала «пока-пока» ладонью, широко улыбнулась и поспешила к комнате Татьяны. Я облегченно вздохнул и отметил, что эта ее постоянная, безукоризненная улыбка начинает откровенно действовать на нервы. Не последнюю роль в этом сыграл официант из столовой. И он, и Аглая вели себя очень похоже. Одинаково неестественно. Сильно переигрывали с приветливой учтивостью. Может такое поведение – часть методики Регеций? Персонал создает приторную видимость человечности, а у людей, для которых человечность – не пустой звук, просто появляется отвращение к
