Мацуока не видел почерневший палец Амэмии. Если бы кто-нибудь не намекнул на возможную связь между отдельными событиями, вряд ли ему удалось бы связать странные звонки абонентам, чьи фамилии начинались на «М», и похищения.
И все же… оставались и более насущные вопросы. В самом ли деле Мэсаки – похититель из «Дела 64»? Вот что самое главное. Миками показалось, что Мацуока убежден в виновности Мэсаки. Но, в отсутствие других улик, кроме слов Амэмии, невозможно передавать дело в суд. Любой адвокат не оставит от обвинения камня на камне. Без признания или неопровержимых доказательств Мэсаки по-прежнему будет считаться человеком, который «находится под охраной полиции».
Если допустить, что Мэсаки все же и есть похититель из «Дела 64», он прекрасно все скрывал, когда отъехал от дома в белой двухместной машине. Наверное, в его пользу была и неподдельная тревога за дочь. Но в конце он допустил оплошность. Его фасад дал трещину, пусть и ненадолго, когда он отвечал на указания Коды по телефону. Это случилось после того, как ему велели отъехать от кафе «Сакура», когда он ехал на север по федеральной трассе. И Огата заметил оговорку Мэсаки в машине.
– Пожалуйста, скажите! Куда я должен поехать?
– Езжайте… прямо… три… километра.
– Прямо?
– Да, прямо… впереди парикмахерская… Салон «Аи-аи». Не будете там через десять минут… вашей дочери конец.
– Н-но…
Прослушав запись разговора, Миками понял. Кода все же поймал Мэсаки на лжи. Раньше он не случайно спросил у Мэсаки, знаком ли тот с местностью. Мэсаки вынужден был ответить: «Здесь? Н-нет…» Ведь не мог же он признаться, что помнит маршрут из «Дела 64»… Вынужденный давать подробные указания, Кода велел Мэсаки ехать прямо три километра. Прежде чем он сообразил, что делает, Мэсаки переспросил: «Прямо?» Он ведь наверняка помнил, что быстрее доберется до парикмахерской, если на ближайшем перекрестке повернет направо и проедет еще километр. Тогда Кода еще не упоминал название «Аи-аи». Он намеренно запутал Мэсаки, и его слова показали: он догадывается, что следующей остановкой будет салон «Аи-аи».
Для Мэсаки тот километр до перекрестка, наверное, тянулся с полжизни. Ему велели как можно быстрее добраться до парикмахерской, но дали указание ехать прямо. Повернуть? Не повернуть? Оба варианта приводили его в ужас. На полу за передним рядом сидений лежал детектив. Все разговоры с похитителем записывались. Мэсаки не думал, что полиция подозревает его; никто не знал, что он и есть похититель из «Дела 64». Но если он, вместо того чтобы ехать прямо, повернет направо, детективы наверняка поймут, что он знает, где находится нужное место. Значит, он должен ехать прямо… Но поступить так он тоже не мог. Он все время думал о том, что может случиться, если он не успеет на место в условленный срок. Похититель сказал, что его дочь умрет, если он не успеет через десять минут. «Вы уверены, что я должен ехать прямо?» – вот какой вопрос вертелся на кончике его языка. Но он понимал: произнести такие слова равнозначно признанию. Взвесив все за и против, Мэсаки решил все же повернуть направо. Он выбрал жизнь дочери.
Но самое трудное для него приберегли на конец. Амэмия оставил Мэсаки записку.
На обрывке бумаги, который Мэсаки все же передал полицейским, оставались всего несколько слов:
«Дочь. Детский гроб».
Найдя и прочитав записку, Мэсаки рухнул на землю в слезах. Он завыл, решив, что Касуми мертва. Потом ему позвонила Муцуко, сообщила, что дочь цела и невредима. Он перечитал записку. Заметил одну подробность. В ней говорилось «детский гроб», а не просто «гроб». Тогда до него дошло. Речь в записке шла не о Касуми: в ней шла речь о Сёко Амэмии.
После звонков похитителя Мэсаки наверняка сообразил, что кто-то подражает ему самому. Скорее всего, он заподозрил, что похититель так или иначе связан с семьей Амэмия. В то же время он уверял себя, что ни одному любителю, пусть даже и родственнику, не под силу выследить его, раз уж это не удалось профессионалам за четырнадцать лет. Заглушая страх, он повторял одно и то же, как мантру: «Совпадение, всего лишь совпадение!»
Но он прочитал слова «детский гроб», и ему открылась правда. У него не осталось и тени сомнения. Записку написал человек из числа ближайших родственников Сёко. Он понял это, однако все же передал записку полиции. Что же было в том куске, который он съел? Миками понятия не имел. Верхний край записки был неровно оторван. Записка была написана горизонтально, в западном стиле; значит, Мэсаки съел начало, точнее, две пятых листка. Оставшиеся слова занимали нижние три пятых.
Обычно в первой строке пишут имя адресата. Все казалось правдоподобным. «Масато Мэсаки»… Но нет. Амэмия наверняка знал, что записка попадет в руки полиции. Он наверняка как-то хотел сказать о том, что Мэсаки – убийца Сёко. Голос Мэсаки совпадал с голосом похитителя четырнадцатилетней давности. Вот и все, что Амэмии было известно наверняка. Может быть, именно это он и написал. «Масато Мэсаки, хрипловатый, без особенностей произношения».
Записка не могла служить уликой. И все же Мэсаки оторвал верхнюю часть и съел. Потому что он – похититель из «Дела 64». А что ему еще оставалось делать, ведь он знал, что полицейские непременно потребуют отдать записку им! Голова у Мэсаки заработала с перегрузкой. Вовсе не отдавать записку – значит навлечь на себя подозрения. Они решат, что кто-то затаил на него злобу, что он что-то от них скрывает. Однако и отдать им записку в первозданном виде он тоже не мог. В первой строчке его открыто называли убийцей Сёко. А ведь оставалось меньше года до истечения срока давности по «Делу 64». Мэсаки отвернулся, быстро оторвал верхнюю часть записки и сунул ее в рот, а нижнюю оставил. Да, он решил уничтожить ту часть, которая навлекает на него
