Перелом наступил на шестом сеансе. Аюми наконец нарушила молчание и разрыдалась: «Все смеются надо мной, потому что я уродка! Я стесняюсь ходить в школу. Даже из дому не могу выйти! Я скорее умру, чем увижу родственников. Я хочу избавиться от своей страшной рожи… Хочу разбить ее на кусочки!» Она все больше накручивала себя, топала ногами, молотила кулаками по столешнице.
«Дисморфофобия. Телесное дисморфическое расстройство».
Миками не мог смириться с мрачным диагнозом психотерапевта. Хотя он ужаснулся, просматривая видеозапись сеанса; он гнал от себя мысль о том, что у его дочери какое-то психическое расстройство. Почти все подростки бывают недовольны своей внешностью. Просто Аюми, наверное, это задело больше, чем других ее сверстников. Миками понимал, что его дочь трудно назвать хорошенькой в общепринятом смысле слова; она не похожа на куколку. Да, внешностью она пошла в него. Но он вовсе не считал дочь «уродкой»! Внешне Аюми не отличалась от массы других обычных девочек; таких встречаешь постоянно и повсюду.
Психотерапевт воспользовался той же точкой зрения, чтобы доказать, что у нее все же есть психическое расстройство. Он внушал родителям, что они должны принять свою дочь такой, какая она есть, и уважать ее как личность. Миками подобные советы казались банальностью, и он с трудом заставлял себя слушать. Кроме того, он злился. Его дочь раскрыла душу психотерапевту, чужаку, и призналась, что собственное лицо, так похожее на лицо ее отца, ей ненавистно. Миками стало не по себе; он был подавлен, и это чувство росло с каждым днем. Чем дальше, тем меньше ему хотелось обсуждать положение с Аюми.
После того как Аюми раскрылась на сеансе психотерапии, она призналась в своей ревности и враждебности к Минако. Может быть, она просто поняла, что на сеансах можно не сдерживать свои эмоции. «Убери от меня свое лицо!» – крикнула она матери, а потом и вовсе перестала разговаривать с ней. Если она иногда все же смотрела на Минако, в ее глазах полыхала ненависть.
Минако очень переживала; она замкнулась в себе. Тяжело было смотреть, как она робко стучит в дверь Аюми, держа в руках поднос с едой. У нее вошло в привычку тихо сидеть за туалетным столиком; вместо того чтобы накладывать макияж, она смотрелась в зеркало, словно осуждая свою красоту. Миками все больше злился, но первое время молчал. Он не собирался терпеть выходки Аюми – что с того, что у нее какое-то там «расстройство»?!
И вот наконец настал роковой день. Шла последняя неделя августа. Аюми, которая по-прежнему запиралась в своей комнате, вдруг вышла в гостиную. Правда, она упорно отворачивалась, чтобы родители не видели ее лица, а когда говорила, обращалась к стене.
– Я хочу сделать пластическую операцию. Возьму деньги, которые мне подарили на Новый год… Но нужно разрешение, поэтому вы должны расписаться.
Миками спросил, какую именно операцию дочь собирается сделать. Он с удивлением заметил, что голос у него дрожит. Аюми ответила бесстрастно:
– Все. Все подряд. Хочу сделать блефаропластику. Уменьшить нос. Изменить овал лица…
Иными словами, она отказывалась быть его дочерью. Вот как Миками понял ее ответ. Тогда он оттолкнул в сторону Минако, которая держала дочь за плечи, и влепил Аюми пощечину. По-прежнему глядя в стену, Аюми зарыдала. Он никогда не слышал, чтобы женщины так горько плакали.
– Тебе-то хорошо! – кричала она. – Тебе можно так выглядеть, ведь ты мужчина!
Миками вышел из себя. Забыв о том, что у дочери «расстройство», он ударил ее кулаком. Аюми с трудом вскарабкалась на второй этаж, вбежала в свою комнату и заперла дверь изнутри.
– Оставь ее! – крикнул он, подойдя к подножию лестницы и увидев, что Минако погналась за дочерью.
Через несколько минут сверху послышался шум, словно кто-то пытался проломить пол ногами, потом раздался грохот и звон… Миками бросился на второй этаж, ударом ноги вышиб дверь и вбежал в комнату. От удара у него болела ступня. Зеркало разбилось на мелкие кусочки, весь пол был усеян осколками. Аюми сидела в темноте, свернувшись клубком в дальнем углу, била и царапала свое лицо:
– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу эту рожу! Я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу умереть!
Миками застыл на месте, не в силах заговорить; он боялся что-либо делать, чтобы сама Аюми тоже не разбилась, как зеркало.
Всю ночь Миками обсуждал с Минако, что делать. Понятно, что в ее теперешнем состоянии Аюми считает их своими главными врагами. Они всерьез обсуждали, не положить ли ее в больницу. В конце концов, не найдя другого выхода, они позвонили психотерапевту Аюми.
– Я могу приехать завтра. До тех пор вам, наверное, лучше оставить ее в покое…
А на следующий день, ближе к вечеру, после приезда психотерапевта Аюми ушла из дома, не сказав им ни слова, не оставив даже записки.
– Она успокоилась… Будьте осторожны, не ссорьтесь с ней, – сказал психотерапевт.
Накануне Минако не спала всю ночь; после того, как слова профессионала заронили в нее искру надежды, она задремала в гостиной. Аюми воспользовалась случаем и сбежала. Поднявшись в ее комнату, они нашли в мусорной корзине пустую коробку из-под медицинских масок. С собой она взяла только сумку через плечо. Всю ее наличность составляли несколько монет и одна купюра в десять тысяч иен, которую она вынула из маленькой музыкальной шкатулки. Велосипед, на котором уехала Аюми, нашли через четыре дня на улице рядом с железнодорожным вокзалом.
Хотя работа общественного транспорта в городе Д. оставляла желать лучшего, железнодорожный вокзал по-прежнему считался самым большим во всей префектуре. Через него проходили две частные железные дороги, а также компания «Японские железные дороги». Кроме того, рядом с железнодорожным вокзалом находился и автобусный терминал, откуда автобусы разъезжались во всех направлениях.
И все-таки девочка в медицинской маске наверняка выделялась в толпе. Летом эпидемий не бывает.
