– Это мне большое несчастие, говорил слуга: – в аттестате мало утешения: каждый скажет, что без причины граф не прогонит человека. А что ж я сделал? Какая за мною вина?
– Вины тебе никакой и не говорят. Но что ж делать? если господину не нравится бородавка на лице у слуги или его походка, ему не запретить отослать слугу, на то он господин. Что делать? так графу угодно.
– А мне терпеть нужду? Тяжело оставаться без места семейному человеку. А кто теперь меня возьмет? Скажут: если прогнали, так верно негодяй.
– Я не могу тебе пособить; остается тебе одно средство, да и то едва-ли поможет: попроси кого-нибудь из приятелей графа, чтоб замолвить за тебя слово.
Лакей вздохнул и, махнув рукой, ушел. На Артура тяжело подействовала эта сцена и он сошел с крыльца в неприятном расположении духа.
Через десять минут наемный экипаж привез его на канал и молодой человек пустился по темным лестницам дома, под № 8-м, отыскивать г-жу Беккер. Счастье помогло ему скоро найти ее: всего только двои дверей отворял он не-впопад, и получал грубый ответ «не здесь, дальше» от грязных женщин, кричавших на грязных ребятишек, возившихся по полу, и только два раза обдавало его из этих дверей душною, тяжелою атмосферой. Третья дверь была та, которой он искал, и вошедши в комнату, он увидел пожилую женщину, которая низко поклонилась ему, как человеку не бедному, судя по костюму. «Я вдова Беккер. Покорнейше прошу садиться».
– Не беспокойтесь, я только хочу передать вам письмо.
– Вероятно, вам рекомендовали мои услуги? сказала она, отвратительно улыбаясь.
– Нисколько. Вот вам письмо от графа Форбаха.
– Ах, очень-рада! Какой прекрасный молодой человек граф Форбах, милый, благородный молодой человек! Только суров в обращении, требователен; но мною всегда он оставался доволен, уверяю вас.
Эриксен с любопытством всматривался в её лицо, представлявшее странную смесь сладости, хитрости и корыстолюбия.
– Чем же я могу вам служить? повторяла старуха.
– Решительно ничем, отвечал с досадою живописец. Прочтите письмо, и вы сами увидите, я вовсе не желаю ваших услуг.
– Без очков я вблизи ничего не вижу, сказала старуха, опуская руку в карман, и вооружив нос очками, взяла письмо и, как опытная женщина, прежде всего взглянула на печать. Увидев странный вензель, она с изумлением сказала: – «Как? это от графа Форбаха, говорите вы? Печать знакомая, но только не графа Форбаха.»
– Не знаю, он мне отдал письмо с этою печатью.
– Дело очень-трудное; но печать такого рода, что я должна употребить тут все усилия, сказала старуха, прочитав письмо. – Он пишет, что не пожалеет денег; эта печать такое приказание, которое важнее всяких денег. Буду стараться из всех сил, только успеха трудно надеяться, дело совсем-невозможное. Но не могу ли я и вам…
– Я вам отдал письмо, прощайте же, сказал Артур, раздосадованный навязчивостью старухи, и пошел к двери. Несмотря на его нелюбезность, г-жа Беккер проводила его с улыбкою и поклонами.
«Это просто невозможное дело!» повторяла про-себя старуха, оставшись одна. А надобно постараться; против этой печати ничего не скажешь, хоть и знаешь, что труды пропадут понапрасну. С этой Кларою Штайгер никак не сговоришь, да и с отцом её, старым дураком, тоже. Чего, еще и забраться к ним трудно: догадаются, в двери не пустят. С какой же стороны подойти к ним, чтоб не догадались? Да, вот, ведь и позабыла: старуха Вундель – соседка их, ведь живет из дверей в двери, в одном этаже. Надобно будет зайти к ней: может-быть, и удастся познакомиться с глупыми этими нищими».
С досадою на себя, сел Артур в экипаж, которому велел подождать у ворот. «Я не предполагал, чтоб дело шло о вовлечении в бездну еще невинной жертвы» думал он. «Какие гнусные интриги и происки начнутся теперь! Зачем я передал это письмо? Но ведь завтра, все-равно, получила бы она его от почтальона. Да, гадкия дела делаются иногда на свете!»
Он велел ехать в Кирпичную Улицу и остановился у дома, где жил Штайгер. Артур шел к нему советоваться о рисунках для переводимого стариком романа. Но почему же он выбрал для своего посещения именно этот час, когда, по словам отца, Клара возвращается домой? У него был предлог: Штайгер говорил, что от двенадцати до часа отдыхает; потому, говорил себе Эриксен, я не могу выбрать другого времени, чтоб не помешать ему работать.
– Посмотрите-ка, какой гость идет к Штайгерам, сказала вдова Вундель дочерям, увидев Эриксена в полурастворенную дверь.
– Да ведь Клары нет дома, отвечала старшая дочь.
– Да ведь ты не то думаешь, глупая; видишь, какое у него солидное лицо. Такой человек не станет волочиться за танцовщицами. Вот сама услышишь, зачем он идет; а я уж вперед знаю: к старику Штайгеру он идет, требовать, чтоб тот расплатился ему по какому-нибудь долгу. А знаешь, ведь он должен опять здесь пройти.
– Я вынесу на лестницу книги, будто обметать пыль с них, тотчас же сказала догадливая старшая дочь.
– Ступай, ступай, только прежде причешись хорошенько, отвечала заботливая мать, видимо-довольная понятливостью дочери.
Артур вошел в комнаты, которые украшались присутствием любимой девушки, с твердым намерением видеть все в розовом свете; но тем не менее первая из этих комнат, где не нашел он ценного, показалась ему бедна; действительно, вся мебель её состояла из кровати старика и ветхого стула. Следующую комнату, где проводила целый день вся семья, мы уж видели, но вечером, и должны, к-сожалению, сказать, что дневной свет, тускло-проходивший через полузамерзшие окна, не открывал в ней новых красот. Одно только можно было заметить в похвалу темной комнаты: в ней было теперь теплее, нежели вчера, потому что маленькая сестра Клары варила в печи картофель, на который с апетитом посматривал малютка-брат. Сам Штайгер сидел, по обыкновению, за столом у окна и писал. Услышав шаги, он приподнял голову и радостно пожал руку гостю.
– Я сдержал свое обещание, как видите, сказал Эриксен: – и даже был бы у вас раньше, но хотел дать вам время обдумать, какие сцены мы должны выбрать для рисунков.
– Да, я уж составил список; просмотримте его; покорнейше прошу садиться. Выбор сцен сделать легко; трудно будет вам только, не имея пред глазами живых людей, создавать типы лиц, которые играют роль в романе.
– Вы думаете? сказал, улыбаясь, живописец: – но я вам скажу, что если черных негров
