– Это г. Бейль, превосходный человек, которому я искреино желаю добра.
– Кто же он такой?
– Теперь нельзя сказать вам ничего об этом; но он может быть прекрасным секретарем, бухгалтером, гувернёром. Он ищет себе одно из этих мест.
– И вы рекомендуете его?
– Да, я ручаюсь за него, как за самого себя.
– Хорошо, мы об этом подумаем; я нуждаюсь в честном и акуратном человеке. Скажите ему, чтоб он зашел ко мне послезавтра, в семь часов вечера. – Данкварт, нашли вы наконец заметку, которой искали?
– О! давно нашел; но мне попалась другая заметка, очень-интересная и относящаяся к вам, барон; к-сожалению, она набросана слишком-наскоро, и я не могу теперь хорошенько припомнить её смысла. У меня написано: «герцогиня спрашивала о бароне Бранде и о…» дальше я могу разобрать только слово «полиция» или что-то подобное. Это что-нибудь не так. Какое отношение между вами и полициею? Впрочем, не мешайте, я подумаю и вспомню… Ах! вспомнил: она спрашивала, справедлив ли слух, будто вы женитесь на дочери директора полиции.
– Какая нелепость! с досадою сказал Бранд: – как это глупо, что холостой человек не может показать носа в дом, где есть девица, чтоб не придумали вздорных историй о сватовстве и тому подобном! Уверьте герцогиню от моего имени, что это неправда.
– Я так скажу ей. До свидания, г. Эриксен – и рассеянный Данкварт, совершенно забыв о поручении, по которому приехал, встал и хотел протянуть руку хозяину, но, сообразив, что Артур просто живописец и более ничего, тотчас же отдернул ее назад и, важно поклонившись, пошел из комнаты вместе с Брандом.
Но едва сел он в карету, как вспомнил о своем деле, и лакей его, вернувшись в комнату, сказал, что г. Данкварт покорнейше просит г. Эриксена на минуту выйти к нему, но важному делу.
Эта неделикатная просьба раздражила молодого человека; но, желая до последней крайности исполнить обязанности вежливого хозяина относительно человека, который в первый раз посетил его, Артур вышел на лестницу.
– Любезный друг, сказал тоном прокровительства Данкварт: – я приезжал к вам по следующему делу: вызнаете, каким весом пользуется при дворе герцогиня; она видела портрет молодого графа Форбаха, сделанный вами, и находя ваш талант заслуживающим поощрения, желает, чтоб вы написали портрет сына её. Вы понимаете, как лестно подобное поручение. Но герцогиня желает прежде видеть еще опыт вашего искусства в портретной живописи, и вы должны, для пробы, сделать портрет кого-нибудь из близко-знакомых ей людей. Вы можете поэтому написать мой портрет. Я заеду к вам на-днях с этой целью.
– Не беспокойтесь заезжать ко мне, я сделаю ваш портрет на память, сухо сказал Артур, выведенный из терпения высокомерным тоном Данкварта.
– Смотрите же, любезнейший друг, постарайтесь уловить сходство: от этого зависит ваша художническая карьера. До свиданья, любезный друг.
VIII. Новый год
Граф Форбах, дежурный флигель-адъютант, сидел у окна в адъютантской комнате и пристально смотрел на два окна противоположной части здания. Лицо его выражало и ожидание и досаду. Чувства эти будут совершенно понятны, если мы скажем, что окна, на которые смотрел он, были окна комнаты фрейлины Евгении Сальм, которая была принята к двору, с неделю назад, и своею красотою произвела чрезвычайно-сильное впечатление на молодого графа; и если прибавим к этому, что, несмотря на пламенное ожидание графа, ни разу не промелькнул перед окнами профиль прекрасной фрейлины.
Наконец Форбах с досады отвернулся от окна и раскрыл какую-то книгу, но чрез пять минут взял бинокль и опять принялся за свои наблюдения. Под окном раздался громкий смех.
– А, майор, это ты! сказал, вздрогнув, Форбах: – если ты идешь усладить скуку моего одиночества, это очень мило с твоей стороны.
– Но я, быть-может, помешаю твоим созерцаниям… шутя отвечал майор Сальм.
– Каким созерцаниям? Я взял бинокль, чтоб рассмотреть, ты ли это идешь по двору…
– И заметил меня только тогда, как я был уж под-носом у тебя! Не проведешь, мой друг! Я знаю, на чьи окна ты засматриваешься.
– Что ж, если б и так? Все-таки я заслуживаю сострадания, а не насмешки. Она ни разу не показывалась у окна.
– И ты думаешь теперь о моей кузине, выражаясь словами Гете:
Мне до неё, как до звездыНебесной, далеко…– Пожалуйста оставь шутки! Чувство, под влиянием которого теперь я нахожусь, глубоко, неизгладимо.
– Вот что! Это говоришь ты мне подружески или официально, как родственнику Евгении фон-Сальм?
– Как своему другу и как её родственнику. Но ты все шутишь, а я говорю очень-серьезно.
– Да, и моя жена заметила, что ты влюблен в Евгению. Но я должен предупредить тебя: герцог Альфред волочится за моею кузиною.
– И она благосклонно принимает его любезности?
– Этого я не скажу. Но, во всяком случае, будь осторожен и решителен. Я буду помогать тебе и – пойми всю важность моей услуги – нынче же доставлю тебе случай провести вечер с моею кузиной. Она будет вечером у нас, и никого не будет кроме её. С восьми до десяти часов мы, то-есть я, жена и кузина, будем беседовать втроем, если ты не будешь четвертым в нашем обществе.
– О! буду, непременно буду! Ты мой благодетель!
– Приятно встречать признательных людей в нашем неблагодарном веке. До свидания. Жду тебя в восемь часов.
Мгновенно изменилось в молодом человеке расположение духа. Он сидел погруженный в самые сладкия, самые чистые мечты; и если что-нибудь беспокоило его, то разве одно только: время тянулось бесконечно; он беспрестанно посматривал на часы: прошло, быть-может, полчаса со времени разговора с майором, хотя Форбаху казалось, что он ждет уже два, три часа, когда вошел камердинер и, подавая ему письмо, сказал: «Это принесено вашим человеком, которого я оставил дожидаться, не будет ли каких приказаний.»
Адрес был написан женскою рукою, незнакомою графу; грубо вырезанная печать с буквою Б. также была неизвестна ему. Зевая, молодой человек начал читать:
«Ваше сиятельство,
Невероятных трудов стоило мне исполнить поручение, милостиво возложенное на меня вашим сиятельством. Но я не щадила ни хлопот, ни издержек, и теперь имею счастие уведомить вас о благополучном окончании этого трудного дела, которым будьте довольны и ваше сиятельство и ваш бесконечно-уважаемый мною друг.
Нынешний день балет кончается в восемь часов, а спектакль будет продолжаться до десяти; потому отец не будет ничего подозревать, если она останется два часа в приятном обществе. Ваше сиятельство будете ждать ее в карете у театрального подъезда ровно в восемь часов.
Прошу передать вашему высокоуважаемому другу, что я не жалела никаких трудов для исполнения его приказания
Ваша преданнейшая слуга Э. Бекер».«Как быстро переменяются человеческие мысли!» подумал Форбах, небрежно бросая письмо на стол: «как недавно еще меня
