– О, тогда никакая сила не заставила бы меня говорить! задумчиво сказал Штейнфельд: – но теперь это дело прошлое…
– Не мучь нас, Штейнфельд: мы здесь все свои люди, можешь оставить свою скрытность.
– Пожалуй, сказал Штейнфельд, вздохнув. – Вы знаете, семь лет назад, я поехал с герцогом путешествовать, и мы доехали до Вецлара, где вздумали прожить несколько времени. На другой день по приезде, мы были в театре, в бельэтаже. Я заметил в партере девушку необыкновенной красоты: её нежные черты лица, дивные русые волосы и голубые глаза чрезвычайно заняли меня. Признаюсь, я гораздо-больше смотрел в партер, нежели на сцену…
– Ну, да, я тогда же заметил это, сказал герцог: – и уж вперед знал, что начинается роман.
– О, как дивно-хороша была она! Я спрашивал о ней в антракте своих вецларских знакомых: никто не знал её. Она заметила, что я не свожу с неё глаз, и также несколько раз поднимала на меня свой упоительный взгляд. У меня кружилась голова, когда глаза наши встречались. По окончании спектакля я дожидался её на крыльце; она прошла мимо меня с женщиной пожилых лет; они сели в наемную коляску. Я велел своему человеку во что бы ни стало узнать, где они живут…
– Да, легкомысленный юноша, вы ушли из ложи, бросив меня одного – помню, сказал герцог.
– Мой ловкий Жак сел на запятки их экипажа; они поехали в одно из отдаленных предместий. Выходя из экипажа, старуха заметила непрошенного спутника и прочитала ему очень-назидательную речь. Слушая наставления, он заметил фасад дома и на другой день поутру разузнал, что старуха – вдова Цинкейзен, а девушка – её дочь, и что они приехали в Вецлар всего только два месяца, откуда – никто не знал. Выслушав донесение, тотчас же уселся я за письменный стол и сочинил письмо такого содержания, что я в отчаянии от неловкого положения, в которое поставил меня Жак перед г-жею Цинкейзен, и что я покорнейше прошу позволения лично выразить мое сожаление об этом неприятном случае и проч. и проч…
– Недурно! сказал майор: – видно опытного человека.
– Да, это было довольно-смело, отчасти даже дерзко. Но успех оправдывает все: г-жа Цинкейзен отвечала, что готова принять меня. Я отправился, старуха припала меня одна. Я извинялся тем, что дочь её произвела на меня слишком-сильное впечатление. Она улыбнулась очень-благосклонно. Надобно вам заметить, что слухи, собранные Жаком, были несовсем благоприятны для старухи. Дочь, напротив, соседи называли идеалом чистоты и доброты. То и другое, по моим замечаниям, оказалось справедливо. Я выпросил позволение продолжать свои визиты. Старуха согласилась. Я попросил позволения лично извиниться перед её дочерью в беспокойстве, которое могла пробудить в ней неловкость моего человека. Она согласилась и позвала дочь. Я был очарован ею. Дочь ни мало не походила на мать, истую мещанку, без всякого воспитания и образования, между-тем, как Элиза была превосходно образована. Мне казалось, что она англичанка: по крайней мере в типе красоты её было что-то английское. Да, теперь я уверен, что старуха не была её матерью.
Барон Бранд, о котором все забыли, слушая расскащика, тяжело вздохнул.
– Что с вами, барон? сказал герцог: – уж не жалеете ли вы, что не вы были на месте Штейнфельда?
Едва только обратилось на Бранда общее внимание, как он уже состроил приторно-сантиментальную мину и сказал:
– Герцог, вы знаете, как слабы мои нервы; я не могу без глубокого чувства слушать рассказа, начинающагося столь грустно.
– После первого же разговора с этою девушкою я почувствовал, что страстно полюблю ее, продолжал Штейнфельд. – Так и случилось. Старуха, как-бы нарочно, оставляла нас одних. Через неделю я был уверен, что Элиза также любит меня…
– И дело пошло по заведенному порядку? прервал герцог.
– Оно вовсе не шло. Мое чувство было чисто, как и мои мысли.
– Значит, ты хотел жениться на этой девушке? спросил Форбах.
– Да, были такие минуты. Одно останавливало меня: странная личность её матери. Если б старуха была женщина честная, я не задумался бы, хоть она была грубая мещанка. Но… впрочем, вы на деле увидите, какова была она. Однажды, когда я пришел, меня встретила одна старуха; Элизы не было дома. Это случалось уж не раз, и я спокойно уселся на диван, спрашивая, куда она уехала.
– Я нарочно услала ее из дому, чтоб переговорить с вами, отвечала старуха. – Вы бываете у нас часто, всегда очень-внимательны к Элизе – позвольте же спросить, с какими целями? Скажу вам откровенно, что собственно на вас я не рассчитываю: вы, как мне известно, человек очень-небогатый; но если вы хотите оказать дружескую услугу герцогу Фельзенбургу, с которым путешествуете, то будьте со мною откровенны…» – Я вспыхнул и не мог сказать ни слова от негодования. «Не беспокойтесь, я женщина, знающая свет и людей. Если вы действуете по поручению вашего друга, я очень-рада». Я сидел, не зная, что отвечать этой женщине. – «Понимаю, что вы сами также влюбились в Элизу, продолжала она с улыбкою: «и вам трудно отказаться от неё; но доверьтесь моему расположению к вам: ваши притязания не могут пострадать от наших сношений с герцогом: вы еще неопытны; многое, по-видимому, несовместимое, легко улаживается людьми, знающими жизнь». – «Но я хочу жениться на вашей дочери!» вскричал я. – «Это для меня не рассчет», с улыбкою отвечала старуха.
– Вы коварный друг, Штейнфельд! сказал герцог: – как же не передали вы мне такого интересного обстоятельства?
– Не забудьте, герцог, что я страстно любил эту девушку. Не стану пересказывать вам, каких вещей наговорил я старухе, с какими чувствами ушел от неё. Через час меня не было в Вецларе.
– Надеюсь, по крайней мере, вы увезли с собою Элизу? спросил герцог.
– Я ускакал один. Но через месяц я воротился в Вецлар, продав все, что имел. Было уже поздно. Я нашел только письмо от Элизы, оставленное для меня у хозяйки дома, в котором они жили. Потом я встретил Элизу в Париже. Старуха принимала меня очень-ласково, пока у меня были деньги, а после того поехал я скитаться по свету.
– Ясно, что старуха не могла быть матерью Элизы, заметил майор.
– Да; но тогда я не знал этого, к-несчастью, вздохнув, проговорил Штейнфельд и, закурив сигару, замолчал.
– А вы, что скажете, барон? спросил герцог: – мы с вами не были бы так простодушны, как Штейнфельд; старуха не провела бы нас? сказал герцог. – Ба! да вы совершенно растроганы, барон!
– Что тут сказать? произнес Бранд дрожащим от волнения голосом: – разве повторить вместе с Мефистофелем: «не она первая, не она последняя». – Вы расстроили мои
