Раздался знакомый звонок, и танцовщицы побежали на сцену.
Спектакль шел своим порядком. Вот наконец и пятый акт. Пора приниматься за машину для полета феи Аморозы. Этою машиною, по обыкновению, должен был управлять Ричард Гаммер. Лакей, развозивший танцовщиц, был подле него, в качестве помощника; но заботливый и сильный Ричард делал все один. Старик-лакей сидел, сложа руки. Вот и последняя сцена. Четыре здоровые работника тянут через сцену машину и медленно несутся перед зрителями облака, а на облаках фея Амороза, покровительница любящих сердец. Когда она будет прямо над головами влюбленной четы, Ричард начнет потихоньку отпускать веревку, которую держит в руке, и фея плавно спустится, чтоб возложить миртовые венки на счастливцев. Ниже феи летят хоры подвластных ей духов.
– Тяжеловато держат, а спускать будет еще труднее, сказал Ричард: – за-то, впрочем, и вид хорош; правду сказать, загляденье.
– Ну, для меня тут нет никакого загляденья, отвечал старый лакей. – Привозя да отвозя их, поневоле узнаешь, как живет из них почти каждая. Не люблю я этих волшебниц. Это вам хорошо на них глядеть издали. Легкомысленные, девушки занимаются глупостями.
– Ну, ты преувеличиваешь, сказал Ричард: – много найдется и таких, которые держат себя строго.
– Не слишком-то много.
– Как же? Ну, возьмем в пример хоть Клару и Мари: про них ничего не скажешь, кроме хорошего…
– Ричард! держи крепче веревку! – раздался голос его отца, главного машиниста при театре: – верхняя машина идет в ход! Держи крепче!
– Не бойся, не сорвется из руки! закричал ему сын.
– Клара, так; а Мари я не похвалю, отвечал лакей, продолжая разговор.
– Как так? спросил изумленный Ричард: – ведь ты сам всегда ее хвалил.
– До вчерашнего дня хвалил; вчера я застал ее в-расплох: сидела она одна с каким-то господином – ну, разумеется, одет он очень-хорошо, видно, что человек богатый – сидит, цалует у ней руку и тянется поцеловать в губы.
У Ричарда потемнело в глазах.
Страшный треск, ужасный вопль пробудили его из забывчивости: сцена была покрыта обломками машины, и под этими обломками недвижимо лежал труп девушки, которая за минуту блистала красотою и цветущею свежестью молодости.
– Мари! бедная Мари! вскричал старый лакей, бросаясь на сцену.
– Ты убил ее! с негодованием говорила через минуту Тереза Ричарду: – я сейчас говорила с лакеем, знаю, что он тебе рассказывал.
– Нет, слабым голосом отвечал он: – я сам себя не помнил, я не знаю, как выскользнула веревка у меня из рук.
– Доктора! доктора! кричали между тем. – Театрального доктора не было на тот раз в театре; но Эдуард Эриксен был уже на сцене. «Она еще дышет!» сказал он: «только едва-ли есть какая-нибудь надежда».
– Она еще жива? спрашивал Ричард лакея.
– А ты видно любил ее?
– Жива ли она?
– Теперь-то пока жива, да все-равно, умрет; впрочем, оно и лучше.
VII. Перед маскарадом
В знакомой нам комнате Лисьей Норы, где был судим изменивший своим товарищам лакей, сидел молодой человек, которого мы видели там первый раз. Перед ним стоял Франц Карнер, которому он доставил место при молодом графе Форбахе.
– Редко ты являешься с докладами, Карнер… или, пожалуй, буду называть тебя прежним именем, Йозеф, говорил молодой человек.
– Вы знаете, мне тяжело делать это; но я принял ваши условия и не стал бы вас обманывать. Все, что стоит вашего внимания, я докладываю вам; но редко я замечаю что-нибудь важное. Теперь я принес вам письмо, которое поручил мне граф отнесть к фрейлине фон-Сальм.
– Распечатай же его; печать Форбаха у меня есть, мы опять запечатаем, и ты отнесешь его.
– Не заставляйте меня делать этого; тяжело мне и то, что я принес его вам.
– Я не желаю зла Форбаху – ты это знаешь; напротив, я люблю его, сказал, улыбаясь, молодой человек. Ты делаешь услугу мне, не вредя ему. Пожалуй, я сам распечатаю письмо. И, пробежав письмо глазами, он остановился на последних словах: «Позволь мне, Евгения, просить тебя о том, чтоб в следующий маскарад ты надела домино с белыми лентами. Это важно для меня, по особенному обстоятельству, о котором расскажу тебе, когда ты исполнишь мою просьбу». – Письмо совершенно не важно, Йозеф: я уж знал все это прежде. Возьми его.
– У меня к вам просьба, сказал Йозеф. – вы всегда были ко мне так милостивы… Жена моя здесь. Она была совершенно невиновата…
– Это значит, ты хочешь опять освободиться от моей власти? Пожалуй, Йозеф, я освобождаю тебя от всяких условий. Мы не будем больше видеться с тобою; но помни, я всегда готов помогать тебе, если понадобится.
– Неужели вы не позволите мне иногда видеть вас? с выражением искренней привязанности сказал Йозеф.
– Не знаю; быть может, мне когда-нибудь понадобятся твои услуги, мой честный Йозеф; но только в деле, которого ты не должен будешь стыдиться. Прощай же.
Йозеф ушел, благодаря своего покровителя.
Через два или три часа, герцог Альфред сидел у барона Бранда.
– У меня к вам важная просьба, барон, говорил он: вчера вечером я, Форбах и Штейнфельд сидели у майора Сальма. Он показывал Штейнфельду свои ружья и тому подобное; мы говорили с Форбахом…
– И вы предложили ему пари, подсказал Бранд.
– Значит, он уж говорил вам?
– Я ни вчера, ни сегодня не виделся ни с кем из бывших у фон-Сальма.
– Как же вы узнали о нашем пари?
– Это моя тайна; но я знаю, что вы герцог, сказали, что если вы захотите, то m-lle фон-Сальм будет на маскараде в домино с лентами цветов вашего герба. Форбах сказал, что этого она не сделает.
– Да откуда ж вы это узнали? Если так, вы знаете и просьбу, с которой приехал я к вам?
– Угадываю: вы хотите, чтоб я помог вам сдержать слово, потому что, хотя Форбах не принял пари, но вам хочется доказать, что вы имеете влияние на m-lle фон-Сальм.
– Да; но я сам вижу, что это невозможно, сказал герцог. – А мне чрезвычайно хотелось бы поссорить ее с Форбахом.
– Да, это очень-трудно: она конечно понимает, что, надев ленты цветов вашего герба, она безвозвратно компрометирует себя, сама объявляет себя… короткою вашею приятельницею, чтоб выразиться скромно.
– Но как бы хотелось мне этого! Я тогда торжествовал бы над этим ненавистным Форбахом.
– Но если я окажу вам эту важную услугу, что тогда, герцог? Могу ли я также рассчитывать на безусловную помощь с вашей стороны в моих делах?
– О, конечно! Даю вам слово.
– В таком случае и я даю вам слово, что ваше желание будет исполнено.
– Ужели? вскричал обрадованный герцог: – вы заставите ее сделать это? подумали
