– Спасибо, тетушка, хорошо поработала! – услышал Ромашов бормотание Андреянова. – Думаю, до самого Сарова эти малявки продрыхнут. А это что за бумажка? Ах, похоронка! Ну, Василий Васильевич, бывший дружок, передам от тебя последний привет Оленьке, так и быть! Брошу похоронку в почтовый ящик, то-то она порадуется, когда вернется! Сегодня у нее будет день приятнейших сюрпризов!
Андреянов и Сидоров ушли, унося детей. Через минуту послышался удаляющийся рокот мотора: это машина Лозикова умчалась в Саров.
А Ромашов остался лежать на полу…
Жалкие струйки жизненной энергии, исходившие из мертвой Фаины Ивановны, все же оказали на него пусть и слабое, но все же благое воздействие. Он даже смог доползти до крыльца. В голове все словно бы на части рвалось от слабости и мучительных мыслей. Ненависть к Андреянову и Вальтеру Штольцу почти убивала его, однако вдруг мелькнула догадка, которая заставила сердце Ромашова забиться быстрее.
Тетрадь! Записки Грозы, которые Вальтер Штольц поручил Ромашову раздобыть во что бы то ни стало! Андреянов ни слова не сказал о тетради. Он не спрашивал о ней у Фаины Ивановны, не бросил даже реплики Сидорову о том, что нужно найти какую-то тетрадь. А ведь это – вторая часть задания Вальтера Штольца, столь же важная, как и первая! Может быть, еще более важная, потому что еще неизвестно, сумеет ли Вальтер извлечь какую-то пользу из одурманенных, перепуганных детей, а вот записки Грозы обязательно приведут его к священному саровскому артефакту.
Забыл об этом Андреянов? Или просто не знал? Или это задание было оставлено только Ромашову?
Ну, похоже, для него еще не все потеряно. Если он найдет тетрадь и доберется до Сарова, он еще сможет поторговаться с удачей.
Как он это сделает, Ромашов не знал, однако знал одно: чтобы получить этот шанс и чтобы суметь как минимум обшарить дом в поисках тетрадки, он должен немедленно еще кого-нибудь убить, чтобы набраться сил. Неважно, кого, но желательно человека молодого. Убить, прикоснуться к телу, прижаться своей раной к его ране, чтобы остановить свое кровотечение, впитать его жизненную энергию, чтобы ожить самому…
Цепляясь за стены, за мебель, спотыкаясь и падая, он потащился на крыльцо – и увидел молодую женщину, которая стояла у ворот и доставала из почтового ящика измятый, надорванный конверт с похоронкой.
Ромашов сразу узнал эту женщину, хотя никогда в жизни ее не видел. Вернее, видел – но чужими глазами. Глазами Виктора Панкратова. Видел в ту минуту, когда она подошла к убитым Грозе и Лизе и подняла с окровавленной травы их дочь. А Панкратов забрал сына. И это стало первым звеном в той цепочке несчастий, которые обрушились в 1937 году на Павла Меца.
Ну что же, настало время платить по долгам!
Однажды Виктор Панкратов уже вернул Ромашова к жизни, теперь это предстоит сделать Ольге.
И, когда она оказалась достаточно близко, Ромашов бросил в нее нож.
…Он лежал рядом с мертвым телом, ощущая блаженство, покой и долгожданный прилив сил. Кровь его и Ольги снова смешалась, и теперь Ромашов знал все, что хотел знать. Ну что ж, он напрасно жаловался на удачу и напрасно разуверился в спасительной силе случайностей!
Он поднялся, растирая по телу кровь Ольги и ощущая, как омолодила, воодушевила его эта кровь и эта жизненная энергия. От раны и следа не осталось! Так же было и в прошлый раз, с Панкратовым. Правда, голова довольно сильно кружилась от множества картин жизни Ольги: ведь на несколько мгновений ее жизнь как бы стала его жизнью, – а сердце ныло от множества испытанных ею чувств, включая самозабвенную любовь к Жене и Саше, а также страшную, горькую тоску по мужу. Однако Ромашов, по опыту с тем же Панкратовым, знал, что эти головокружение и ощущение раздвоенности сознания скоро пройдут, оставив ему только радость возвращенной себе жизни и могущества.
Но у Ромашова не было времени на ожидание, а потому он поднялся, кое-как добрел до лестницы и потащился наверх по ступенькам, то и дело промахиваясь мимо них. Почему-то это его страшно веселило! Так, заливаясь мелким, дребезжащим хохотком, он взобрался на второй этаж, дернул одну дверь, потом вторую, удовлетворенно кивнул, вошел, открыл платяной шкаф, разворошил кучу какого-то женского барахлишка, мимоходом изумившись, что у Ольги Васильевой, которая производила впечатление скромницы и верной женушки, такое искусительное белье: сплошь заграничное, шелк и кружева. В таких тряпочках только перед любовниками дефилировать!
Среди каких-то немыслимых трусиков и рубашечек он, наконец, нашел обернутый в белый шелковый платок сверток.
Развернул этот платок, потом старый, жесткий от времени брезент – и перед ним оказались исписанные синим химическим карандашом листы пожелтевшей бумаги, сшитые вместе черными сапожными нитками в толстую тетрадь.
Ромашов открыл первую страницу:
«Хоть и сказал некогда Саровский Святой, что от молчания еще никто не раскаивался, я все же решил свое молчание, наконец, нарушить и описать то, что происходило тогда, в апреле 27-го года, в Сарове. К этому меня подтолкнули Вальтер и Лиза, самые близкие мне люди. Удивительно, до чего же четко все запомнилось, а ведь уже десять лет прошло! Гедеон, я слышал, сгинул где-то в Казахстане, в лагере. Судьба отца Киприана так же трагична. Святые мученики! Вечная вам память.
О Матвееве я ничего не знаю.
Анюта, слава богу, жива, она по-прежнему в Дивееве. Теперь она зовется матушка Анна…
Перед тем как мы простились, Гедеон и Анюта показали мне место, где они спрятали то, что было нами похищено. Всего только несколько человек посвящены в эту тайну. Теперь с каждым годом их остается все меньше. Неведомо, когда настанет время, предсказанное вещим старцем, – время его подлинного возвращения в Дивеево. Доживет ли до той поры хоть один-единственный участник удивительных событий прошлого? Не знаю… Тем более нужно рассказать об этом!»
Да, это та самая тетрадь! Те самые записки Грозы!
Ромашов перелистывал страницы дрожащими от возбуждения пальцами, выхватывая какие-то отдельные строки, мимоходом удивившись, что в ней столько внимания уделено Артемьеву, Бокию, работе Спецотдела, потом спохватился, что зря тратит время. Зачем ему вообще читать глупости, которыми измарал бумагу ненавистный Гроза? Наверняка тот указал место, где спрятан саровский артефакт, на самых последних страницах. Надо скорей, скорей заглянуть туда…
Руки так дрожали от волнения, что он никак не мог перелистать тетрадь до конца. И вдруг замер, насторожился, услышав какой-то шум, а в следующий миг – пронзительный женский крик:
– А-а! Помогите!
Мелькнула бредовая мысль, что очнулась Ольга и теперь зовет на помощь, но этого уж никак не могло произойти, никак!
Ромашов одним прыжком оказался на площадке и увидел молодую женщину, стоявшую
