В стену ударил первый таран, посыпался ветхий камень. Сотни пилумов полетели в стоявших на стене рабов, которые с тех пор, как начался штурм, не сдвинулись с места. От следующего удара тарана слетела решетка на воротах, которые почему-то никто не защищал. Одна из двойных центурий первой когорты легиона Ария устремилась в проем ворот. Пилумы попадали в повстанцев, а те, не издавая ни единого звука, падали навзничь. Многие из них все так же держали факелы в своих руках. Крассовский видел озадаченность на лицах своих легатов, которые не понимали, что происходит, и не могли объяснить себе такое поведение врага. Вдруг ни с того ни с сего с гарнизонной стены упал один из рабов. Что-то внутри олигарха неприятно сжалось. Он поймал взгляд Публия Консидия Лонга, командир правого крыла с колебанием смотрел на огромные котлы с шипящим маслом, установленные на крепостных стенах. Многие из них задели снаряды баллист, они перевернулись, шипящее масло разлилось по стене. Однако сомнение в глазах Лонга пропало. Послышался четкий приказ забираться на городские стены и наконец начать сам штурм.
Теперь Марк Робертович отчетливо осознал: на крепостных стенах что-то происходит не так. Внимание олигарха привлекло действо, развернувшееся у укреплений. Легионеры закинули штурмовые лестницы, чтобы взобраться на стену и покончить с пассивным врагом. В самый последний миг, когда многие лестницы уже коснулись стен, послышались запоздалые крики центурионов, увидевших очередную ловушку, подстроенную Спартаком.
– Осторожнее!
– Внимание!
Было поздно. Веревки, натянутые вдоль стены в тех местах, где сверху вниз на легионеров смотрели котлы с горячим маслом, лопнули, как струна. Сработал какой-то механизм. Первые несколько «жаровень» перевернулись прямо на головы несчастных легионеров, держащих лестницы. Над полем боя вновь разнеслись душераздирающие вопли. Масло вкрутую сварило заживо первую шеренгу штурмовой когорты. Ноздри Крассовского учуяли неприятный запах, он поспешил прикрыть нос рукой. Впрочем, римляне не подумали отступать. Брошенные лестницы схватили подпирающие сзади легионеры второй шеренги штурмовиков. На стену укреплений взобрались пехотинцы, обнажившие свои гладиусы. Люди Спартака по-прежнему не оказывали никакого видимого сопротивления.
Крассовский, вытаращив глаза, смотрел на застывшие фигуры защитников гарнизона. Первые взобравшиеся на стену легионеры вдруг замерли и медленно опустили свои мечи. Из городских ворот обратно выходили легионеры Ария. Не находя себе места, олигарх бросился к Публию Лонгу, желая получить у советника объяснений. Сам легат покрывал благим матом своих центурионов и трибунов, требуя, чтобы захлебнувшееся наступление было продолжено. К Лонгу во весь опор скакали легаты других легионов. Крассовский, который наблюдал за сражением со стороны, прискакал к своим офицерам в тот момент, когда у них уже шел разговор. Говорил легат Квинт Арий, вместе со своим легионом находившийся ближе всех к гарнизону повстанцев. Именно его центурия первой вошла в город. Сейчас он выглядел раздавленным, напоминая скорее бледную поганку, чем римского офицера. Несмотря на то что на улице было чуть выше нуля, легат весь взмок, руки, держащие гладиус, дрожали.
– Спартак снова обставил нас! – кричал он, задыхаясь от негодования. Завидев приближающегося Крассовского, легат вскинул руки вверх, отсылая жест богам. – Никто не мог знать, Марк Лициний!
– Это немыслимо! – подхватил квестор Гней Тремеллий Скрофа, молодой квестор, мелодичный голос которого сейчас раздражал, но Марк Робертович знал, что отец Гнея Тремеллия имеет неплохие связи в аграрном секторе, поэтому терпеть этого человека в своем войске имело смысл.
– Что происходит? – Крассовский, не сумев сдержать охвативший его гнев, схватил за шиворот подвернувшегося под руку командира левого крыла Марка Муммия и услышал, как затрещала тога полководца под панцирем. – Если ты не скажешь мне, что здесь произошло, то отправишься в Рим пешком!
Муммий дернулся, но промолчал. После того как легат ослушался приказа и чувствительно проиграл рабам, позиции коллеги Лициния Красса, претора Марка Муммия, заметно пошатнулись. Возмущаться и тянуть одеяло на себя Муммий просто не мог.
– Провал, – сообщил Публий Лонг, единственный из легатов, кто всегда говорил кратко, по существу. – Спартака здесь нет, Марк Лициний, мои соболезнования. Квинт Арий! – обратился он к говорившему до этого легату.
Гай Помпоний свалил лежащий на широкой спине скакуна груз. Крассовский не сразу понял, что перед копытами его лошади лежит чучело, одетое в доспех.
– Такие выставлены по всему гарнизону вперемешку с телами восставших, – пояснил Арий.
Лицо олигарха осунулось. Вид тряпичной куклы в панцире и шлеме прибавил олигарху немало седых волос. Крассовскому удалось взять себя в руки. Он сглотнул подкативший к горлу ком. Взглянул на гарнизон, на котором толпились легионеры. Пехотинцы подходили к котлам с маслом, изучали конструкцию ловушки, которую использовал мёоезиец в этом бою. Кто-то крутился возле восставших, которые не изменили своих поз с тех самых пор, как начался штурм. Касались их кончиком гладиуса, кто-то пинал ногой. Несколько тел рабов упало со стены в наполовину заваленный ров. Послышались хлопки, с которыми тела бились о влажную землю. Не оставалось сомнений, что это были настоящие тела.
Слышались смешки, таким образом легионеры снимали с себя напряжение. Крассовский краем уха слышал, как продолжили свой разговор легаты. Говорил все тот же Квинт Арий. Легат косился на претора, тщательно подбирал слова. Однако говорить здесь ничего уже было не нужно. Расплывчатая картинка теперь прояснилась, все встало на свои места.
– Идиоты, – прошептал Крассовский и закрыл лицо рукой.
Как получилось так, что Спартак вынудил его сражаться с мертвыми и чучелами? Человек, которому сенат доверил чрезвычайный империй, воспринял этот розыгрыш подлого раба на полном серьезе. Более того, понес потери в этой битве! Марку Робертовичу, вдруг понявшему всю абсурдность ситуации, в которой он оказался, захотелось разом провалиться сквозь землю. Спартак обвел его вокруг пальца уже во второй раз. Как вышло так, что он заглотил крючок раба?
Сквозь открытые нараспашку ворота городского гарнизона виднелся силуэт города-порта. Сейчас Кротон напоминал город-призрак, брошенные на произвол судьбы развалины. Ничего не говорило о том, что в Кротоне есть жизнь.
