– А то! Нотариус сказал – от нашего предложения Обрезков отказался, понес какую-то пургу про миллион евро, мол, столько хочет. Еще нотариус говорил – я свое дело сделал, теперь умываю руки. Вы, говорит, Алексей Иванович, понимаете, что ввиду своего положения я не могу быть замешан во что-либо противозаконное.
– Вот сволочь! Как бабки получать – он знает, как до дела дошло – обратку крутит.
– Говно мужик, – коротко подтвердил Леха.
– Значит, размажем! – Бабай хлебнул еще коньяка. Потряс головой, шумно выдохнул. – Миллион евро, значит…
– Охамел.
– Правильно говорят, хочешь сделать хорошо – делай сам. Надо ехать в Скальск, Леха, самим ехать. Возьми четверых-пятерых из проверенных – и айда.
– Когда тронемся? Завтра?
– Как только – так сразу, твою дивизию!.. Сейчас, Леха, сейчас! Вызывай пацанов.
Зам невозмутимо кивнул и взялся за телефон.
– Надо ехать в городок… – задумчиво начал Бабай.
– Путь туда не так далек, – закончил Леха, не прекращая набирать номер.
Это их старая игра. Бабай начинает фразу, Леха придумывает рифму. Потому что поэт.
Когда Бабай первый раз узнал, что его крутой зам ко всему прочему стишки кропает, то ржал до икоты: «Я поэт, зовусь Кукушкин, я почти как Саша Пушкин…» Леха оставался невозмутим. Объяснил, что на большую поэзию он не претендует, поэзия, которая в книгах, – это ведь рассуждения ни о чем. А ему нравится писать конкретно, по делу – к юбилеям, дням рождения, свадьбам, похоронам. Просто нравится складывать слова так, чтоб звучали. Мол, обычные вроде слова, а сложишь, в них как будто смысл другой появляется. Именно тогда Бабай начал: «А срифмуй-ка мне, поэт Леха…»
Нравится ему… Вот тоже, рифмоплет-душитель…
Бабай вздохнул и долил в бокал остатки коньяка из бутылки. Ехать все-таки не хотелось. Гнилая какая-то ситуация. Пойди туда – не знаю куда, за тем – не знаю зачем… Понять хотя бы, что за тайны Земли и Неба в этой чертовой книге?!
* * *В Скальск выехало восемь человек на трех машинах. Бабай привольно раскинулся на заднем сиденье своего немецкого автозверя – в машинах поменьше при его росте и габаритах просто тесно, щедро хлебнул из горлышка взятого на дорожку коньяка и опять глубоко задумался…
Самое смешное, он никак не мог вспомнить, откуда в его жизни возник Закраевский. Вроде бы кто-то порекомендовал. Понятно, что порекомендовали, с улицы к нему никто не приходит. Но – кто, как, когда? Не мог, будто отрезало. Хотя на память Бабай никогда не жаловался, хоть трезвый, хоть пьяный всегда помнил всё. Такая неопределенка, если подумать, тоже фактик в папочку…
Бабай помнил – для начала он выполнил несколько поручений Закраевского. Ничего особенного, обычные тёрки между сильно богатыми, которым самим руки марать уже не по чину. Работа привычная, оплата щедрая – чего еще? Тогда считал – повезло. Он сам не заметил, как Север стал его главным и, по сути, единственным заказчиком. Шефом! Деньги, конечно, они виноваты. Разноглазый по-прежнему платил так, что ничего другого и желать не нужно. К тому же пару раз погасил неприятности с прокурорскими. Референт министра финансов – не комар чихнул! И не простой референт – министр сам смотрит в рот олигарху. Потому что должность должностью, а Закраевский – это деньги, большие деньги. Без денег в нашей стране нельзя чувствовать себя сильным. Или же, как и многие, министр просто боится Севера… Словом, по-любому – под такой крышей точно не протечет.
Почувствовав, что попадает в зависимость от Закраевского, Бабай, естественно, начал всерьез интересоваться, что за птица-орел. Оказалось, Север – детдомовский, отец неизвестен, мать отказалась от сына сразу же после родов. Маленький Север (именно в скальском детдоме ему дали это странное имя) до двенадцати лет рос на казенной пайке. Потом был усыновлен семьей Закраевских. Из нищего детдома – в семью богатого чиновника, подфартило, ничего не скажешь. Там он рос до семнадцати лет. Тихий, послушный, незаметный мальчик, прилежный ученик, благодарный приютившим его господам.
Потом Закраевские погибли от рук местного маньяка. Следствие ни к чему не пришло, дело так и осталось в висяках, а скромный сирота унаследовал все семейное состояние. Впрочем, все – это громко сказано. Бабай быстро установил, что все фирмы и предприятия папы Закраевского распилила между собой городская верхушка – мэр Гаврилюк, зять мэра, зам. мэра и прочие мэрские шакалы. Север получил, дай бог, четверть от того, чем в реальности владел приемный папаша, – наличку, счета, кое-какую недвижимость. Но и эта сиротская доля составила больше миллиона в долларовом эквиваленте. Для бывшего детдомовца – предел мечтаний.
Даже странно, что хваткие мужички из городской верхушки не обобрали до нитки. Но, похоже, сирота повел себя правильно. Сообразил, что драться за наследство папы Семы ему не по силам, лучше получить долю малую, чем большой крест на кладбище. Юный Север безропотно подписывал документы о слиянии-разделении и передаче в управление фирм Закраевского-старшего, так что сразу убирать его смысла не было. Да и рискованно вскоре после гибели семьи, слишком явно. А потом Север тихо и незаметно слился из города.
Другой бы на его месте точно запил-загулеванил, думал Бабай, выстраивая факты, как шахматные фигурки. Багамы-Канары, яхты-отели, загорелые девочки топлес – шутка ли, миллионер в семнадцать лет и свободен как ветер. Но Север потратился достаточно скромно. Купил небольшую квартиру в Москве и оплатил себе учебу в экономическом университете.
Два года он просто учился – незаметный студент из провинции, пришибленный суматошными столичными ритмами. Восхождение к вершинам финансового успеха Закраевский начал на третьем курсе, когда открыл свою первую фирму по установке спутникового TV. За месяцы наладил ее работу до стабильной, постоянной прибыли и переключился на рекламную полиграфию. Здесь тоже завертелось. Потом купил один магазин, второй, третий, быстро развернул по Москве целую торговую сеть. Уже тогда начали поговаривать, что молодого Закраевского обмануть невозможно, он не делает ошибок ни в бизнесе, ни в выборе партнеров. А если кто пытался его кинуть – лучше не вспоминать к ночи, такая чертовщина случается… Об этом тоже поползли слухи.
И ведь Северу еще и двадцати не было, он еще и учился, экзамены в университете сдавал, чесал в затылке Бабай. Когда успевал? Впрочем, да, олигарх как-то обмолвился вскользь, что ему для сна достаточно двух-трех часов, четыре часа – это уже разврат. Нерационально. «Рационально – нерационально», вообще, любимые понятия Севера. И единственные, похоже, такой сентиментальной выдумки, как добро и зло, для Закраевского явно не существует…
Итак, незаметный провинциал попер в гору как паровоз. Сам по себе, без поддержки.
