– Нет, не нужно, – сказала она. Джейсон – здравомыслящий человек с трезвым взглядом. Она сумеет его убедить. – Не нужно. Мы еще можем все отменить. Мы можем все исправить.
– Алия, я понимаю, что ты этого не видишь, но я знаю, что будет лучше для нас обоих. – Он оглянулся. – И, боюсь, уже поздно.
Алия тоже обернулась и почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Ее разум отказывался воспринимать то, что она видела. Пинон, как назвал ее Джейсон. «Пьющая». Она появилась из-за деревьев в сопровождении солдат, которые гнали ее к открытому кузову «Хамви». Но с того момента, как люди Джейсона выпустили ее у реки, она изменилась. Ее тело раздулось, кожа стала серой и рыхлой; отекший хвост волочился по земле. «Остальных убить. Амазонку осушить».
Диана была мертва. Она умерла, и эта тварь раздулась от ее крови.
– Заставьте ее отрыгнуть кровь и принесите ампулы мне, – приказал Джейсон. – Я хочу начать обработку данных по дороге на базу.
Двое солдат потащили Пинон в «Хамви». Через открытые двери Алия увидела, что часть автомобиля переоборудована под клетки.
Еще один из людей Джейсона спросил:
– Вы заберете вертолет на базу, сэр?
Сэр.
– Нет. Пусть «Си Хок» патрулирует окрестности и следит, чтобы мы не привлекли лишнего внимания. По земле двигаться безопаснее, а до заката осталось совсем недолго. Поджигайте, когда мы отъедем на несколько миль, и проследите, чтобы тела сгорели.
Как он может такое говорить?
– Ты говоришь о сжигании наших друзей.
– Я делаю то, что должен.
– Я никогда тебе этого не прощу, Джейсон. Никогда.
Взгляд Джейсона был печален, но тверд.
– Простишь, Алия. Потому что больше у тебя никого нет. Ты Вестница войны, и когда зайдет солнце, ты исполнишь свое предназначение и проложишь мне путь к моему. Однажды ты меня простишь. А если нет, я как-нибудь это переживу. Это цена, которую я готов заплатить за преображение мира. Так поступают герои.
Она скрипуче засмеялась.
– Ты был моим героем. Мудрым. Ответственным. Но оказалось, что ты из тех людей, которых мама и папа ненавидели.
– Папа бы меня понял.
– Все дело в нем, правда? – сказала Алия. Кусочки мозаики сложились воедино. – Все эти разговоры о военачальниках и войнах – на самом деле они об отце. Потому что ты всегда так отчаянно хотел быть Кералисом, а не Майё.
– «Будьте внимательны. Будьте осторожны», – язвительно передразнил он слова матери. – Так ты хочешь жить? Играть по их правилам, вместо того чтобы установить свои собственные?
– Это ты играешь по их правилам – решаешь, кто сильный, а кто слабый, предаешь людей, которые всегда тебя поддерживали.
– Вот мои люди, – сказал он, обводя руками солдат. – Герои. Победители.
Алия помотала головой.
– Ты думаешь, что спасешь мир и все в итоге скажут тебе спасибо? Думаешь, все твои приятели с автоматами останутся с тобой, когда битва окончится? Это ничего не изменит.
– Ты не понимаешь, Алия, но со временем поймешь.
– Говори себе, что хочешь. Ты не герой. Ты мальчишка, который играет в войну.
– Довольно.
– Я сама решу, когда будет довольно.
Он прищурился.
– Ты еще ребенок, Алия. У тебя было настоящее детство, потому что я оберегал тебя, потому что брал все тяжелые решения на себя. Я не смогу защищать тебя вечно.
Боль внутри нее была живым существом, раненым животным на цепи.
– А что со мной может случиться, Джейсон? Кто-то предаст все, во что я верю, и убьет моих друзей? От этого ты собираешься меня защищать?
– Прекрати ныть.
Она плюнула ему в лицо.
Джейсон отшатнулся, вытер лицо краем футболки. На секунду он снова стал обычным мальчишкой, ее братом в грязной футболке и джинсах. Потом он заговорил, и иллюзия развеялась.
– Отведите ее в машину, – велел он двум солдатам, стоящим рядом по стойке «смирно». – Только осторожно. У вас нет моей устойчивости к ее силе. Я не хочу, чтобы вы сцепились друг с другом. В дороге мы будем менять водителей.
Солдаты поволокли ее к заднему сиденью одного из «Хамви», но остановились, когда Джейсон сказал:
– Алия, мир вот-вот станет очень неприятным местом. Всем нужны будут союзники. Подумай о том, как ты одинока.
Он отчитывал ее, как ребенка, которого в наказание оставили без ужина. Она любила брата и, возможно, даже понимала боль, которая им двигала, но она никогда не смогла бы простить ему то, что он сделал.
Когда она заговорила снова, то не узнала собственный голос – низкий, размеренный, чужой голос, в котором, как расплавленный металл, кипела ярость.
– Я дочь Немезиды, – сказала она, – богини божественного воздаяния. Подумай о том, как глубоко я могу затаить обиду.
– Свяжите ей руки, – сказал Джейсон, когда солдаты снова потащили ее прочь. – Не хочу, чтобы из-за своей блажи о спасении мира она попыталась себе навредить.
«Сестра моя по оружию, я твой щит и меч, – повторяла она, пока солдаты заталкивали ее в «Хамви» и привязывали нейлоновыми стяжками к металлической панели, разделяющей заднее сиденье. – Пока я дышу, враги твои не будут знать покоя».
«Я что-нибудь придумаю, Диана, – пообещала она. – Ради тебя, ради Тео, ради Ним. Пока я живу, твой бой – мой бой».
Глава 28
Диана видела серебристые воды Еврота и свое собственное тело, иссушенное и белое, как кость, лежащее в реке лицом вниз в позе изломанной звезды, с некрасиво раскинутыми конечностями. Ним лежала в нескольких ярдах от нее, а чуть дальше Тео обхватил рукой камень, как будто пытался держаться за него, и его пальцы колыхались, подхваченные течением.
Она видела, как Пинон, утратившая все свое проворство, медленно возвращается к своему хозяину, и ее раздувшийся от крови хвост волочится по низкому кустарнику. Откуда-то издалека до нее доносился приглушенный стрекот вертолета и крики Алии. Она жалела, что не может прийти подруге на помощь, но эмоция была рассеянной и напоминала грустное воспоминание, которое пришло и ушло. Диана не чувствовала ничего. Лишившись тела, она потеряла опору, и больше ничто не привязывало ее к Земле.
Вот, значит, какой ее ждал конец. Вот она, смерть.
«Да, дочь Земли, это смерть. И перерождение».
Диана увидела, как Оракул опустилась на землю возле огромного серого ствола платана и склонилась над родником, пальцем рисуя на воде круги, словно это был ее гадательный омут на Темискире. Реальна ли она, или это просто ее предсмертные галлюцинации?
«Так же реальна, как и все вокруг». Капюшон соскользнул с ее головы, открывая пронзительные серые глаза, полные губы и золотой шлем. Диана уже видела этот облик, когда пришла к ней за советом, но тогда она не понимала, что смотрела в лицо богини.
Афина.
«Узри меня такой, какая я есть, дочь Земли. Узри нас».
Отраженный от воды свет сместился, и лицо Афины исчезло. Она стала златокудрой Афродитой; величественной Герой; Артемидой, сияющей, словно луна; Гестией с покрывалом на лице, которая светилась, как горячая зола; Деметрой в венце из колосьев пшеницы;
