Таинственный нарушитель спокойствия отступил, и Льюис увидел, как на оконное стекло наползла крупная тень. Тень человека с бородой и трубкой во рту. Дядя Джонатан!
Закрыв поплотнее дверь, мальчик прижался к ней спиной и затрясся. Он надеялся, что Джонатан не заметил его. В уме зашевелилась кошмарная мысль. А что если дядя Джонатан… сумасшедший?
Льюис сел в кресло перед камином. Он смотрел, как черные трещины на дровах раскаляются докрасна. Что если дядя и вправду окажется тронутым? Родители предупреждали Льюиса, что от сумасшедших нужно держаться подальше, от всяких типов, которые заманивают в свою машину конфетами с клеем. Или в них был не клей? Льюис не помнил. Но Джонатан совсем не казался одним из таких. Или еще бывают те, что пробираются в комнату ночью и вонзают в спящего нож. Льюис вздохнул. Он решил подождать и посмотреть, что будет.
Вернувшись в кровать, мальчик снова заснул и увидел сон, в котором они с Джонатаном бегали кругами по кварталу с церковью, той самой, с мордой на башне. В домах горел свет, но спрятаться нельзя было ни в одном. За ними гналось нечто бесформенное, высокое и темное. В конце концов они остановились у церкви, которая раскачивалась, будто резиновая. Кричащая морда нагибалась все ближе и ближе… а потом картина сменилась. Льюис сидел в комнате, полной блестящих монеток. Он пропускал их сквозь пальцы, а они бряцали и звенели, пока не наступило утро.
Глава вторая
Утром Льюис проснулся со смешанным чувством. Он отлично провел прошлый вечер, но все эти загадки и тайны то и дело вклинивались в счастливую картину.
Мальчик оделся, спустился по лестнице и застал дядю Джонатана и миссис Циммерманн за завтраком. Она, видимо, приходила готовить каждое утро: судя по всему, повар из дяди Джонатана был никудышный. Ну, Льюиса-то это не смущало. Мальчик сел за стол и принялся за сосиски и блинчики, а вскоре уже раздумывал, на что потратить те три недели свободного времени, которые остались до школы.
Совсем скоро он выяснит, что три недели – слишком короткий срок, чтобы как следует изучить Нью-Зибиди и дом номер 100 на Хай-стрит. За это время он едва успеет начать.
Во-первых, город был чудесный. Как раз такой, в котором Льюис всегда хотел жить. Раньше, в Висконсине, мальчику казалось, будто его городок построили буквально вчера; дома все были одинакового размера и вида, а по центральной улице тянулись ряды баров и заправок. В Нью-Зибиди все было совсем не так. Тут и там высились искусно украшенные старые дома. И даже обыкновенные белые домишки с аккуратным крылечком чем-нибудь да отличались: витражным окном или букетиком литых цветов вместо флюгера. Казалось, за каждой дверью таятся секреты.
Иногда Джонатан брал Льюиса с собой на прогулку, но чаще мальчик отправлялся изучать закоулки городка в одиночку. Временами он прогуливался по Мэйн-стрит и разглядывал нарядные ложные фасады магазинов. В одном из домов на верхнем этаже располагался заброшенный оперный зал. Джонатан как-то сказал, что там до сих пор стоят старые декорации, которые подпирают коробки с шоколадками и пятицентовые планшеты. Улица Мейн-стрит заканчивалась каменным мольбертом – монументом в память о жертвах Гражданской войны. На каждом его сочленении и углу был изображен солдат или моряк, грозящий мушкетом, мечом, банником для чистки пушек или гарпуном своему врагу. Там, где на мольберте обычно располагается холст, были выгравированы имена жителей округа Капернаум, погибших в те неспокойные дни. Рядом с памятником стояла невысокая каменная арка – дополнение к монументу, – на которую гравировщики нанесли имена, не уместившиеся на мольберте. Дедушка Джонатана воевал в составе пятого Мичиганского отряда копейщиков, и дядя помнил тьму историй о его похождениях.
Что до дома номер 100, он был так же великолепен, как и город, при этом странным и немного пугающим. В доме располагалась масса комнат, которые стоило изучить: не самые впечатляющие верхние гостиные, более интересные задние спальни, гардеробы, игровые, да и обычные комнаты. Некоторые пустовали, покрытые толстым слоем пыли, другие под завязку были набиты старинной мебелью: столами с мраморными столешницами, скрипучими мягкими креслами на колесиках, со спинок которых свисали салфетки, и даже чучелами куропаток под высокими стеклянными колпаками. В каждой комнате было по камину, облицованному мрамором в тон интерьеру: где-то похожему на сыр дорблю, где-то на ванильное мороженое с шоколадными прожилками, где на зеленое мыло или сливочную помадку.
Однажды днем, поднимаясь по черной лестнице в южном крыле дома, Льюис обратил внимание на витражное окно в стене у одного из пролетов. В доме витражей было много, они украшали вот такие подсобные лестницы, тупики коридоров или ванные, в которые никто давно не заходил. Иногда их можно было найти даже на потолке.
Льюис уже видел это окно. Точнее, он видел другое окно в том месте, где сейчас красовался витраж. Поэтому-то мальчик и остановился.
То, другое окно Льюис хорошо запомнил: большой овальный контур, а в нем томатно-красное солнце садится в морские воды цвета бутылочного стекла. Овальная рама осталась той же, но теперь цветные стеклышки изображали человека, выбегающего из чащи. Лес был сливово-фиолетовый, а трава изумрудно-зеленой. Небо нависало коричнево-красным – цвета полироли для мебели – покрывалом.
Что же случилось с витражом? Неужели дядя Джонатан ходил по дому и менял их? Вот уж странно.
Шкаф для верхней одежды тоже оказался предметом таинственным. Сначала Льюис не заметил в нем ничего необычного: самый обыкновенный шкаф высотой под два метра, с зеркалом, крючками для пальто и шляп и ящиком для резиновых сапог. Но однажды, вешая плащ, Льюис глянул в зеркало и увидел ступенчатую пирамиду Майя в густых зеленых джунглях. Он знал, что это пирамида Майя по своей коллекции слайдов, которые иногда рассматривал через очки-бинокль. Только это изображение не было двухмерным, как на слайде. Льюису казалось, что можно протянуть руку сквозь стекло и потрогать лианы. С дерева на дерево перелетела яркая красная птичка с длинным хвостом. Пирамида подрагивала в слоях жаркого воздуха. Мальчик моргнул несколько раз и снова всмотрелся в зеркало. Там отражался лишь серый непогожий день за окном.
Мальчик долго размышлял о витражах и шкафе. Может, они волшебные? Он верил в волшебство, хотя ему и говорили, что его не существует. Однажды отец целый день объяснял, что привидения
